Евгений Баратынский: «Читателя найду в потомстве я»

 «Мой дар убог, и голос мой не громок,

Но я живу, и на земли мое

Кому-нибудь любезно бытие:

Его найдет далекий мой потомок

В моих стихах; как знать? душа моя

Окажется с душой его в сношенье,

И как нашел я друга в поколенье,

Читателя найду в потомстве я».

2 марта автору этих строк, поэту Евгению Абрамовичу Баратынскому (Боратынскому) исполнилось бы 215 лет. 

Большинство публикаций в литературных журналах и отдельных изданий 1820-х-1830-х годов подписаны фамилией Баратынский. Однако последняя подготовленная поэтом к печати книга стихов — «Сумерки» — подписана через «о»: «Сумерки. Сочиненіе Евгенія Боратынскаго». В начале XX в. преобладало написание фамилии поэта через «о», в советское время — через «а». В 1990—2000-е годы вновь стало активно использоваться написание Боратынский.

А. Пушкину не исполнилось ещё и года, когда в России 19 февраля (2 марта) 1800 года появился на свет Евгений Баратынский, имени которого суждено было стать в один ряд с крупнейшими поэтами пушкинской эпохи. Происходил он из древнего польского рода Боратынских, с конца XVII века жившего в России. Маленький Баратынский вырос в родовом поместье – имении Мара, что находилось в Тамбовской губернии и был постоянно окружён ласковыми заботами матери, Александры Фёдоровны Баратынской, бывшей фрейлиной императрицы Марии Фёдоровны, и отца, Абрама Андреевича Баратынского, отставного генерал-лейтенанта.

В детстве у Баратынского дядькой был итальянец Боргезе, и мальчик рано познакомился с итальянским языком. Также вполне овладел французским, принятым в доме Баратынских, и лет с восьми уже писал по-французски письма. В 1808 году Баратынского отвезли в Петербург и отдали в частный немецкий пансион, где он выучился немецкому языку. По достижении 12 лет Баратынский был определён на учёбу в пажеский корпус. Если у Пушкина о лицейской поре сохранились самые светлые воспоминания, то Баратынскому было неуютно и плохо в непривычной обстановке. Сблизившись с некоторыми товарищами, Баратынский участвовал в серьёзных шалостях, из которых одна, граничившая с преступлением — кража у отца одного из соучеников 500 рублей и черепаховой табакерки в золотой оправе, повела к исключению его из корпуса, с воспрещением поступать на государственную службу, кроме военной — рядовым. Баратынскому было тогда 15 лет.

Покинув пажеский корпус, Евгений Баратынский несколько лет жил частью с матерью в Тамбовской губернии, частью у дяди, брата отца, в Смоленской губернии. Живя в деревне, Баратынский начал писать стихи. Осенью 1818 г. Баратынский появился в Петербурге, а зимой 1819 г. ему было разрешено поступить рядовым в петербургский лейб-гвардии егерский полк. Получив первое офицерское звание, он считался бы прощённым и мог выбрать службу по своему желанию. В это время он познакомился с Антоном Дельвигом, не только нравственно поддержавшим его, но и оценившим его поэтическое дарование. Тогда же завязались приятельские отношения с Александром Пушкиным и Вильгельмом Кюхельбекером. В печати появились первые произведения Баратынского.

Осенью 1824 года, Евгений Баратынский получил разрешение приехать в Гельсингфорс и состоять при корпусном штабе генерала Закревского. Уже в этом году Пушкин написал: «Баратынский – прелесть и чудо. «Признание» – совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий…» В апреле 1825 г. он был произведён в прапорщики, а в январе следующего года вышел в отставку и переехал в Москву, где сошёлся с кружком московских писателей Иваном Киреевским, Николаем Языковым, Алексеем Хомяковым, Сергеем Соболевским, Николаем Павловым.

В Москве, 9 июня 1826 года, Баратынский женился на Настасье Львовне Энгельгард. Его жена не была красива, но отличалась умом, ярким и тонким литературным вкусом. Поэт часто удивлялся верности ее критического взгляда и читал ей всё, что выходило из-под его пера. По словам сына, H. E. Баратынского, поэт был чрезвычайно строг к самому себе: успех не удовлетворял его; с большою легкостью выражаясь стихами и сразу набрасывая свои стихотворения, он переделывал их впоследствии, значительно сокращал и многое вовсе откидывал; поэтому сжатость формы и выражения — одна из отличительных черт его произведений. В мирной семейной жизни постепенно сгладилось в Баратынском всё, что было в нём буйного, мятежного; он сознавался сам: «Весельчакам я запер дверь, я пресыщен их буйным счастьем, и заменил его теперь пристойным, тихим сладострастьем».

Известность Баратынского как поэта началась после издания в 1826 году его поэм «Эда» и «Пиры», в 1827 году – первого собрания лирических стихотворений. В 1828 году появилась поэма «Бал» (вместе с «Графом Нулиным» Пушкина), в 1831 году — «Наложница» («Цыганка»), в 1835 году — второе издание мелких стихотворений (в двух частях), с портретом.

Внешне его жизнь проходила без видимых потрясений. Он жил то в Москве, то в своём имении, в сельце Муранове, близ Троицко-Сергиевской лавры, много занимался хозяйством, ездил иногда в Петербург, где в 1839 году познакомился с Михаилом Лермонтовым. В обществе он был ценим как интересный и блестящий собеседник и работал над своими стихами, придя окончательно к убеждению, что «в свете нет ничего дельнее поэзии». В 1842 году Баратынский издал небольшой сборник своих новых стихов «Сумерки».

Осенью 1843 года Баратынский осуществил свое давнее желание — с женой и старшими детьми он отправился за границу. Сначала он посетил Берлин, Франкфурт и Дрезден, а зимние месяцы 1843—44 годов провёл в Париже, где познакомился со многими французскими писателями (Альфред де Виньи, Меримэ, оба Тьерри, Морис Шевалье, Ламартин, Шарль Нодье и др.). Чтобы познакомить французов со своей поэзией, Баратынский перевёл несколько своих стихотворений на французский язык. Весной 1844 года Баратынский отправился через Марсель морем в Неаполь. Перед отъездом из Парижа Баратынский чувствовал себя нездоровым, и врачи предостерегали его от влияния знойного климата южной Италии. Едва Баратынские прибыли в Неаполь, как с Н. Л. Баратынской сделался один из тех болезненных припадков (вероятно, нервных), которые причиняли столько беспокойства её мужу и всем окружающим. Это так подействовало на Баратынского, что у него внезапно усилились головные боли, которыми он часто страдал, и на другой день, 29 июня (11 июля) 1844 года, он скоропостижно скончался. Тело его перевезено в Петербург и погребено в Александро-Невском монастыре, на Лазаревском кладбище.

Газеты и журналы почти не откликнулись на его кончину. Белинский сказал тогда о почившем поэте: «Мыслящий человек всегда перечтет с удовольствием стихотворения Баратынского, потому что всегда найдет в них человека — предмет вечно интересный для человека». Тургенев считал Баратынского одним «…из лучших и благороднейших деятелей лучшей эпохи нашей литературы». Более развернутый отзыв о Баратынском содержится в письме Тургенева к С. Т. Аксакову: «Баратынский не поэт в единственно истинном, в пушкинском смысле — но нельзя не уважать его благородную художническую честность, его постоянное бескорыстное стремление к высшим целям поэзии и жизни…» Его творчество, как одного из создателей философской  лирики, оказывало и продолжает оказывать заметное влияние на развитие отече­ственной поэзии. Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Блок, Брюсов — каждый из них так или иначе учитывал литературный опыт Баратынского. Литературное наследие его невелико по объёму – все стихи могут уместиться в одном томе. Но это – книга настоящих стихов.

Вспомним некоторые из них:

МУЗА

Не ослеплен я музою моею:

Красавицей ее не назовут,

И юноши, узрев ее, за нею

Влюбленною толпой не побегут.

Приманивать изысканным убором,

Игрою глаз, блестящим разговором

Ни склонности у ней, ни дара нет;

Но поражен бывает мельком свет

Ее лица необщим выраженьем,

Ее речей спокойной простотой;

И он, скорей чем едким осужденьем,

Ее почтит небрежной похвалой.

ОНА

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней,

Что говорит не с чувствами - с душой;

Есть что-то в ней над сердцем самовластней

Земной любви и прелести земной.

Как сладкое душе воспоминанье,

Как милый свет родной звезды твоей,

Какое-то влечет очарованье

К ее ногам и под защиту к ней.

Когда ты с ней, мечты твоей неясной

Неясною владычицей она:

Не мыслишь ты - и только лишь прекрасной

Присутствием душа твоя полна.

Бредешь ли ты дорогою возвратной,

С ней разлучась, в пустынный угол твой -

Ты полон весь мечтою необъятной,

Ты полон весь таинственной тоской.

* * *
Приманкой ласковых речей
Вам не лишить меня рассудка!
Конечно, многих вы милей,
Но вас любить - плохая шутка!

Вам не нужна любовь моя,
Не слишком заняты вы мною,
Не нежность - прихоть вашу я
Признаньем страстным успокою.

Вам дорог я, твердите вы,
Но лишний пленник вам дороже.
Вам очень мил я, но, увы!
Вам и другие милы тоже.

С толпой соперников моих
Я состязаться не дерзаю
И превосходной силе их
Без битвы поле уступаю.

РАЗУВЕРЕНИЕ

Не искушай меня без нужды

Возвратом нежности твоей:

Разочарованному чужды

Все обольщенья прежних дней!

Уж я не верю увереньям,

Уж я не верую в любовь,

И не могу предаться вновь

Раз изменившим сновиденьям!

Слепой тоски моей не множь,

Не заводи о прежнем слова,

И, друг заботливый, больного

В его дремоте не тревожь!

Я сплю, мне сладко усыпленье;

Забудь бывалые мечты:

В душе моей одно волненье,

А не любовь пробудишь ты.

       ПРИЗНАНИЕ
Притворной нежности не требуй от меня:
Я сердца моего не скрою хлад печальный.
Ты права, в нем уж нет прекрасного огня
Моей любви первоначальной.
Напрасно я себе на память приводил
И милый образ твой и прежние мечтанья:
Безжизненны мои воспоминанья,
Я клятвы дал, но дал их выше сил.
Я не пленен красавицей другою,
Мечты ревнивые от сердца удали;
Но годы долгие в разлуке протекли,
Но в бурях жизненных развлекся я душою.
Уж ты жила неверной тенью в ней;
Уже к тебе взывал я редко, принужденно,
И пламень мой, слабея постепенно,
Собою сам погас в душе моей.
Верь, жалок я один. Душа любви желает,
Но я любить не буду вновь;
Вновь не забудусь я: вполне упоевает
Нас только первая любовь.
Грущу я; но и грусть минует, знаменуя
Судьбины полную победу надо мной;
Кто знает? мнением сольюся я с толпой;
Подругу, без любви - кто знает? - изберу я.
На брак обдуманный я руку ей подам
И в храме стану рядом с нею,
Невинной, преданной, быть может, лучшим снам,
И назову ее моею;
И весть к тебе придет, но не завидуй нам:
Обмена тайных дум не будет между нами,
Душевным прихотям мы воли не дадим:
Мы не сердца под брачными венцами,
Мы жребии свои соединим.
Прощай! Мы долго шли дорогою одною;
Путь новый я избрал, путь новый избери;
Печаль бесплодную рассудком усмири
И не вступай, молю, в напрасный суд со мною.
Не властны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.

         ЛЮБОВЬ

Мы пьем в любви отраву сладкую;

    Но всё отраву пьем мы в ней,

И платим мы за радость краткую

    Ей безвесельем долгих дней.

Огонь любви, огонь живительный,-

    Все говорят,- но что мы зрим?

Опустошает, разрушительный,

    Он душу, объятую им!

Кто заглушит воспоминания

О днях блаженства и страдания,

    О чудных днях твоих, любовь?

Тогда я ожил бы для радости,

Для снов златых цветущей младости

    Тебе открыл бы душу вновь.

ЗВЕЗДА

Взгляни на звезды: много звезд

   В безмолвии ночном

Горит, блестит кругом луны

   На небе голубом.

Взгляни на звезды: между них

   Милее всех одна!

За что же? Ранее встает,

   Ярчей горит она?

Нет! утешает свет ее

   Расставшихся друзей:

Их взоры, в синей вышине,

   Встречаются на ней.

Она на небе чуть видна,

   Но с думою глядит,

Но взору шлет ответный взор

   И нежностью горит.

С нее в лазоревую ночь

   Не сводим мы очес,

И провожаем мы ее

   На небо и с небес.

Себе звезду избрал ли ты?

   В безмолвии ночном

Их много блещет и горит

   На небе голубом.

Не первой вставшей сердце вверь

   И, суетный в любви,

Не лучезарнейшую всех

   Своею назови.

Ту назови своей звездой,

   Что с думою глядит,

И взору шлет ответный взор,

   И нежностью горит.

* * *

Я был любим, твердила ты

Мне часто нежные обеты,

Хранят бесценные мечты

Слова, душой твоей согреты;

Нет, не могу не верить им,

Я был любим, я был любим!

Все тот же я, любви моей

Судьба моя не изменила;

Я помню счастье прежних дней,

Хоть, может быть, его забыла,

Забыла милая моя, -

Но тот же я, все тот же я!

К свиданью с ней мне нет пути.

Увы! когда б предстал я милой, -

Конечно, в жалость привести

Ее бы мог мой взор унылый.

Одна мечта души моей -

Свиданье с ней, свиданье с ней.

Хитра любовь: никак она

Мне мой романс теперь внушает;

Ее волнения полна,

Моя любезная читает,

Любовью прежней дышит вновь.

Хитра любовь, хитра любовь!

* * *

Не растравляй моей души

Воспоминанием былого;

Уж я привык грустить в тиши,

Не знаю чувства я другого.

Во цвете самых пылких лет

Всё испытать душа успела,

И на челе печали след

Судьбы рука запечатлела.

* * *

Вот верный список впечатлений

И легкий и глубокий след

Страстей, порывов юных лет,

Жизнь родила его - не гений.

Подобен он скрыжали той,

Где пишет ангел неподкупный

Прекрасный подвиг и преступный -

Всё, что творим мы под луной.

Я много строк моих, о Лета!

В тебе желал бы окунуть

И утаить их как-нибудь

И от себя и ото света...

Но уж свое они рекли,

А что прошло, то непреложно.

Года волненья протекли,

И мне перо оставить можно.

Теперь я знаю бытие.

Одно желание мое -

Покой, домашние отрады.

И, погружен в самом себе,

Смеюсь я людям и судьбе,

Уж не от них я жду награды.

Но что? с бессонною душой,

С душою чуткою поэта

Ужели вовсе чужд я света?

Проснуться может пламень мой,

Еще, быть может, я возвышу

Мой голос, родина моя!

Ни бед твоих я не услышу,

Ни славы, струны утая.

* * *

Весна, весна! как воздух чист!

   Как ясен небосклон!

Своей лазурию живой

   Слепит мне очи он.

Весна, весна! как высоко

   На крыльях ветерка,

Ласкаясь к солнечным лучам,

   Летают облака!

Шумят ручьи! блестят ручьи!

   Взревев, река несет

На торжествующем хребте

   Поднятый ею лед!

Еще древа обнажены,

   Но в роще ветхий лист,

Как прежде, под моей ногой

   И шумен и душист.

Под солнце самое взвился

   И в яркой вышине

Незримый жавронок поет

   Заздравный гимн весне.

Что с нею, что с моей душой?

   С ручьем она ручей

И с птичкой птичка! с ним журчит,

   Летает в небе с ней!

Зачем так радует ее

   И солнце и весна!

Ликует ли, как дочь стихий,

   На пире их она?

Что нужды! счастлив, кто на нем

   Забвенье мысли пьет,

Кого далёко от нее

   Он, дивный, унесет!

* * *

Где сладкий шепот

Моих лесов?

Потоков ропот,

Цветы лугов?

Деревья голы;

Ковер зимы

Покрыл холмы,

Луга и долы.

Под ледяной

Своей корой

Ручей немеет;

Всё цепенеет,

Лишь ветер злой,

Бушуя, воет

И небо кроет

Седою мглой.

Зачем, тоскуя,

В окно слежу я

Метели лёт?

Любимцу счастья

Кров от ненастья

Оно дает.

Огонь трескучий

В моей печи;

Его лучи

И пыл летучий

Мне веселят

Беспечный взгляд.

В тиши мечтаю

Перед живой

Его игрой,

И забываю

Я бури вой.

О провиденье,

Благодаренье!

Забуду я

И дуновенье

Бурь бытия.

Скорбя душою,

В тоске моей,

Склонюсь главою

На сердце к ней,

И под мятежной

Метелью бед,

Любовью нежной

Ее согрет;

Забуду вскоре

Крутое горе,

Как в этот миг

Забыл природы

Гробовый лик

И непогоды

Мятежный крик.

 #Боратынский215 #ГодЛитературы