Геннадий Матвеевич Суздалев

9 августа исполняется 85 лет со дня рождения Геннадия Матвеевича Суздалева – поэта, члена Союза писателей СССР (1975), автора двенадцати сборников стихов и поэм: «Песни деревянных журавлей», «Перекрёстки», «Заклинаю любовью», «Посох», «Поклон», «Белый свет», «Сотворение мира», «Печаль моя – любовь моя», «Голгофа», «Феникс», «Притчи», «Замкнутый круг».

Геннадий Матвеевич Суздалев родился 9 августа 1939 года в селе Целинное Курганской области. Родители – Матвей Евдокимович (1998–1965) и Александра Ивановна (1999–1976) Суздалевы были глубоко верующими православными христианами. Их предки были переселенцами из Владимирской губернии.

В небольшом уральском селе прошли детские и школьные годы Геннадия Суздалева. В подростковом возрасте начал писать стихи, а первые публикации появились в 1956 году. Окончив школу в родном Целинном, учился в Челябинском монтажном техникуме (1955–1959). Потом – служба в армии.

В 1963 году поступил на факультет журналистики Казанского государственного университета. Но на дневном отделении проучился только полгода. Из-за трудного материального положения пришлось перевестись на заочное отделение и совмещать работу с учебой. Работал на стройках Восточного Казахстана, позже на стройках Челябинска. Был мастером, прорабом, начальником участка. Университет окончил в 1970 году.

Геннадию Суздалеву довелось работать на Челябинском областном телевидении, был старшим редактором киноконцертных программ, занимался пропагандой художественной литературы.

В 1965 году пришел в литературное объединение Челябинского металлургического завода «Металлург», которым руководил Вячеслав Богданов.

«Литературное объединение «Металлург», моя дружба со Славой, помогли мне пробить свой творческий путь. На одном из занятий Богданов читал отрывки ив поэмы «Звено», над которой работал. Я на всю жизнь запомнил строки:

«В пятнадцать лет покинул я село,

Но в двадцать восемь не приехал в город».

Я тоже покинул село в пятнадцать лет. И в то время в город «не приехал». Это нас и сблизило».

В 1975 году, после смерти В. Богданова, стал руководителем «Металлурга».

С 1978 по 1988 годы Геннадий Матвеевич организовал и стал первым руководителем поэтического клуба «Светунец» имени Вячеслава Богданова при Челябинском отделении Союза писателей СССР.

В 1987 году окончил Высшие курсы Литературного института им. М. Горького.

Первая книга стихов «Песни деревянных журавлей» вышла в свет в 1968 году в Челябинске.

В 1975 году Геннадий Матвеевич Суздалев был принят в Союз писателей СССР (ныне Союз писателей России).

В своих произведениях Геннадий Суздалев пишет о судьбе России, о малой родине, о военном детстве. Есть стихи о природе, любви и творчестве, философские размышления о жизни и смерти.

Великая Отечественная война, тяжёлые послевоенные годы и разруха сформировали творчество поэта.

Память

Я всё запомню так,

как есть.

Как листья улетают с веток,

как тарахтит на крыше жесть,

как ночь чиста перед рассветом.

Как неприметны тополя,

как горько пахнут незабудки,

когда мякиной пахнут булки

и пахнет порохом земля.

Никуда не уйти от памяти...

В небе голуби, как клинки.

Только тополь в зелёном пламени,

да крутые изгибы реки.

Мы не знали, что рядом отчаянье,

и легко соглашались с судьбой...

Нам казалось, что небо кончается

за последней сельской избой.

По ночам я бредил атаками

и седлал неземного коня,

и не знал, что мать моя плакала

и седела день ото дня.

А сегодня в сознанье, как в замяти,

детский мир, над которым беда...

Это в памяти, это в памяти,

только сердце болит иногда.

Геннадий Суздалев пишет о многом, но раз за разом возвращается к теме военного и послевоенного детства. Его стихи – пронзительные поэтические свидетельства пережитого лихолетья: голод, приходившие похоронки, бессильный плач матерей. Раннее потрясение от нечеловеческих страданий навсегда остались в сердце крестьянского мальчишки.

Разговор

Сказал сосед: – Пиши повеселей.

Зачем ты смуту на душу наводишь?

Неплохо ешь и пьёшь,

В костюмах добрых ходишь...

Весёлых слов народу не жалей.

Прости, сосед, что не могу пока

Тебе составить нужное соседство.

Стремлюсь к иному, но уводит в детство

Прямая непослушная строка...

...Там есть ларёк из красных кирпичей,

Где чёрный хлеб окаменел на полках,

Которого мы не поели толком.

Он в снах моих из тысячи ночей.

И я тебе, как сам себе, скажу:

Настанет время, выплачется память

И детству моему полегче станет,

Тогда повеселее напишу.

В его стихах отражается трепетное отношение и уважение к старшему поколению, особенно к родителям. Поэт словно сверяет свои дела и строки с делами отцов, не допуская упреков в их адрес.

Отцу

Вас упрекает молодость:

– Отстали.

Иные страсти утверждает век.

Известна истина –

Усталость есть у стали.

А человек – он только человек.

Едины и священны наши цели.

Ещё победы обагрят поля.

Всё те же нас качают колыбели,

Всё так же трудно

Вертится Земля.

Я заклинаю:

– Будьте трижды святы,

Дела отцов, в сознании моём!

Отстали вы.

Так отстают солдаты

От боевых друзей,

Чтоб их прикрыть огнём.

Родному уральскому краю посвящено немало поэтических строк. Стихи мелодичны, написаны прекрасным и образным русским языком.

Таганай

Трасса тает в дымке, как свеча.

Призрачна на соснах позолота.

Облака на уровне плеча,

и душа на уровне полета.

Таганай – таган с крылом огня,

и умельцев бронзовые лики,

ятаган над ржанием коня,

черных сосен вздыбленные пики.

Таганай – окаменевший звук

в переливах радужного света,

где в ущельях Полозы живут

и лежат под плитами заветы.

Путь к твоей вершине дик и крут.

Ствол сосны застыл под ней, как древко…

На ладони не холодный грунт —

кровь и пот, и пепел наших предков.

1972

На озере

Еще невинны луны по ночам,

еще прозрачны над водой рассветы,

еще чиста волна Кисегача

и в снах моих, и в продолженье лета,

она не оттолкнет, не позовет

и синевы в глазах не опечалит

пока в нее звезда не упадет,

пока сама себя не укачает.

Пока звенит над ней голубизна,

пока вода полна небесным светом,

пока не побелела тишина

над вспышками уральских самоцветов.

Не упаду на белую траву

и не раскину безнадежно руки,

когда поземка выбелит тропу,

петляющую к сердцу от разлуки.

И песня оборвется надо мной,

когда такое в памяти случится.

И солнце над затихшею волной

закружит, словно раненая птица.

Пока еще такое не пришло,

пока еще такое не случилось,

влюбленно налегаю на весло

и принимаю жизнь свою, как милость.

А как тебе об этом рассказать?

А сделать как, чтоб все сама узнала?

...Бездонно отражается в глазах

и свет души, и красота Урала.

1974

Июнь

Замедляя шаги,

отдавая весне предпочтенье,

я, наверно, был в чем-то

и прав, и неправ.

На Урале июнь

в первозданном цветенье,

в тихом говоре птиц,

в буйстве красок и трав.

Малахит – у сосны,

белый мрамор – у юной березы,

я у добрых людей

в неоплатном долгу.

Отбивает июнь

васильковые косы

на некошенном сроду

и волшебном лугу.

Над вершинами гор –

необъятные дали.

Над Уралом плывут

всех широт облака.

Нам от края дана

та особая прочность

бушуевской стали,

из которой и молот,

и щит – на века.

Золотыми лучами

расшиты рассветы.

Я не очень грущу,

что весна позади.

Созреванье мечты,

плодоносное лето,

у тебя, у меня,

у земли – впереди.

1973

Урал

Ты дом, в котором я не сыто рос.

Тебе к лицу и высота, и дикость,

Простая мудрость голубых берез

И голубых озер необходимость.

Ты дом, который защитит от бед,

Согреет душу мне и даст обед,

Даст мужество, наделит оптимизмом.

Урал! Урал!

Твой становой хребет

Моей земли, моей мечты и жизни.

Геннадий Суздалев писал современные и глубокие стихи. Хотя мы и живем в другое время, и опыт жизни у нас совсем иной, но некоторые произведения как никогда актуальны сегодня.

Ранение

Брату Анатолию

Качался пол от кованых сапог,

Дрожали стёкла звонко в рамах шатких.

А ну, давай! А ну ещё, браток!

По-нашему, по-русски, по-солдатски!

Ревел баян восторженно и зло.

Отзванивали в такт ему медали.

И все решили: «Парню повезло!»

Домой пришли не все, которых ждали.

А он вернулся цел и невредим.

И даже вырос и в плечах раздался.

Огни надежд горели впереди,

И думал он, что заново рождался.

Но по ночам обратно шёл в пургу,

В истошный плач, в пожары и раскаты.

И накипала ненависть к врагу -

Стаканы разрывались, как гранаты.

Потом сутуло припадал к столу

И всё смотрел безумными глазами.

И сила воли уступала злу,

И смешивалась водка со слезами.

И всё чернее становились дни,

И всё бледнее становились грани...

Он невредимым вышел из войны

И не заметил, что смертельно ранен.

В своем творчестве Геннадий Суздалев поднимает тему поэта и поэзии, размышляет о русском слове, о призвании служить Поэзии.

Когда иссяк табачный дым,

когда мой разум утомился,

Мне не явился серафим,

А образ матери явился

Зачем ты так себя казнишь?

Неужто в этом видишь благо?

Уже светает. Ты не спишь.

И все бела твоя бумага.

Ты помнишь хлеб из лебеды?

Теперь не то, что раньше было.

Неужто пишешь от нужды?

Или тщеславие сгубило?»

Я от тщеславия далек.

Одет, обут и хлеба вдоволь.

Но мне покоя не дает

Душой не найденное слово.

Я у бессонницы в плену.

Твою заботу понимаю.

Свою работу не кляну.

Судьбу иной не принимаю.

– Пусть бог дела твои вершит,

пустые думы не тревожат.

Пиши, когда не можешь жить.

Живи, когда писать не можешь.

Геннадий Матвеевич активно занимался общественной деятельностью. В Челябинске он организовал и руководил патриотическими общественными организациями: «Родина», «Славянский культурный центр», отделением Всероссийской общественной ассоциации «Единение». Был организатором праздников «Дни духовности и культуры России на Южном Урале».

В 1992 становится лауреатом премии имени Эрнста Сафонова за подвижнический вклад в издательское дело.

В 1994 году – лауреат премии Союза писателей России «Традиции» за книгу «Печаль моя – любовь моя» (стихи и поэма).

В 1996-1999 – заместитель Главы Сосновского района Челябинской области по социальным вопросам.

В 2000 году Геннадий Матвеевич был избран руководителем Челябинского регионального отделения Союза писателей России.

Был главным редактором газеты писателей «Уральская новь» и альманаха «Южный Урал».

В 2001 году с женой Людмилой переехал в Суздаль. Сбылась давняя мечта вернуться на родину предков.

Такое случается редко:

Мне нечего больше желать.

Приехал на родину предков

Бедовый свой век доживать.

Болят мои русские раны…

Стою у ворот Золотых.

В душе возрождаются храмы,

И светятся лики святых.

Я блудного сына, отныне,

Могу и понять и принять.

Я выстрадал эти святыни

И их у меня не отнять!

Не будет поруган Мессия.

И каждый получит своё.

Распята жидами Россия.

Грядет воскресенье её.

В Суздале руководит литературным объединением «Слово», становится главным редактором вестника «Суздаль литературный», инициатором и одним из организаторов первого межрегионального литературного праздника «День русской словесности», составителем и редактором поэтического сборника суздальских поэтов «Перезвон».

Конец двадцатого века принес еще одну трагедию – распалась мощная, казавшаяся нерушимой, держава. Поэт тяжело переживал перемены, происходившие в стране – крушение идеалов, базовых ценностей, традиционных представлений. Он не мог принять новые, непривычные условия и правила. Пытаясь понять происходящее, начал изучать отечественную историю, искал в глубокой древности параллели сегодняшним дням.

Не живётся духовно.

Вездесущее племя

Не даёт оглядеться,

Оценить и понять.

Переходный период.

Переходное время

Всё стремится кого-то

Босиком догонять.

Неизвестна дорога.

Не рассчитана сила.

Не указаны цели,

Но Россия, вперёд!

Суетится Россия.

Вымирает Россия.

А кого догоняет,

Не знает народ.

За плечами у нас –

Святорусское поле.

Оказалась чужой

Путеводной звезда.

Переходный период.

Переходная доля.

Обнаружит рассвет

Переход в никуда.

В стихах и поэмах отражается боль за родную страну, страх неизвестности за её судьбу. Поднимаются и философские вопросы о смысле жизни и своём месте в ней.

Ни зима. Ни осень. Непогода.

Землю пеленают облака.

Время испытаний для народа,

Длящееся многие века.

Небо затянуло облаками.

На дворе то дождик, то буран.

Нет охоты говорить стихами

И вставать с постели по утрам.

Хорошо бы думать у камина.

Угли прошлой жизни ворошить…

Под окном, оглохшая калина,

Обещает по весне ожить.

Временно остановилось время.

Впереди – снега и холода…

Подождём. Достойной жизни семя

Прорастёт… Неведомо когда.

Поэзия Геннадия Суздалева многоплановая. Каждый найдет в ней что-то свое. Возможно автор и сам не догадывается, какие пласты он приоткрывает для читателей.

Сентябрь

Сомненья уходят в века…

Меняется часто погода.

Как тихо плывут облака.

Как быстро желтеет природа.

Давно заучил наизусть

Родную и скромную местность.

Вдыхая поющую грусть,

Стою у окна

В неизвестность.

Любовь Рыжкова-Гришина, филолог, литературовед, член Союза писателей России говорит о творчестве поэта: «Стихи Геннадия Суздалева воспринимаются как ровное течение спокойной равнинной русской реки, они так же естественны и чисты; в такой реке хочется искупаться в жаркий полдень, она манит прохладой в остывающий от зноя вечер, когда ее вода становится теплой, как парное молоко».

Геннадий Матвеевич Суздалев ушел из жизни 20 декабря 2015 года.

«Геннадий Матвеевич Суздалев оставил нам талантливые стихи, то есть он сотворил свою поэтическую галактику, большую или маленькую, решит время, но главное, в ней были свои законы, правила жизни, система образов». Любовь Рыжкова-Гришина, филолог, литературовед, член Союза писателей России.

Предлагаем почитать стихи Геннадия Матвеевича Суздалева.

Россия

Никакие вражеские силы не одолеют

православный русский народ, какие бы

мы земные трагедии ни претерпели.

Господь поругаем не бывает.

О твоей красоте

Столько песен пропелось!

О, родная земля,

Сколько ты натерпелась!

Святы раны твои,

И бои за плечами.

Легионы врагов

На тебя ополчались.

Не дождусь на веку

Твоего возрожденья.

Пребываешь пока

Под чужим наважденьем.

За страданием — свет

По церковным канонам.

Но пока ты живёшь

Не по русским законам.

Под напором идей,

Угнетавших годами,

Много русских людей

Обернулись жидами.

И родные места,

Окаянным во славу,

Позабыли Христа,

Полюбили Варавву.

Свою веру храни,

Дорогая Держава:

Будут судные Дни,

Будет вечная Слава!

Отечество

Постою у речки у Непрядвы,

у священной голубой воды

и услышу княжеские клятвы

в час нависшей над водой беды.

Ты скажи мне,

милая Непрядва —

чудо ясноокое моё,

сколько скорби,

правды и неправды

унесло течение твоё?!

Как же так

тебя не замутили,

звонкая пречистая вода,

никакие вражеские силы,

никакая личная беда!

Постою у речки у Непрядвы,

у большого солнца на виду

и, услышав княжеские клятвы,

к тихому теченью подойду.

Свято,

по душевному веленью,

вспомню, чем сегодня

мы горды,

перед речкой встану

на колени,

чтоб испить

ладонями воды.

Всё это случится

на рассвете,

под напев

седого тростника...

Счастлив я,

что у меня на свете

есть незамутимая река!

России храмы

России храмы —

Раны вы мои.

Не купола,

А шлемы,

Шлемы,

Не попранные

Хитростью измены,

Познавшие вчерашние бои.

Над головою —

Купол голубой,

Перед глазами —

Тени обелисков.

Под ними —

Миллионы

Самых близких,

Овеянных

Бессмертною молвой.

Ушли давным-давно

Отец и мать…

И я уйду

В родную эту землю,

Хотя умом и сердцем

Не приемлю

Не праведное право

Умирать.

Ликуй, земля!

Работай и живи:

Мы постоим стеною

Друг за друга,

Пока на грани

Замкнутого круга

Не позабыта

Истина Любви.

Уходит сын

В пилотке полевой

На рубежи заветные

Отчизны.

Не для попранья —

Для охраны жизни,

Во имя синевы

Над головой.

России храмы —

Раны вы мои…

Да будут неприступны

Наши стены

Для злобы,

Для корысти,

Для измены —

Они готовят

Новые бои.

Характер русского народа

Если же русский усомнится в абсолютном идеале,

то он может дойти до крайнего скотоподобия

или полного равнодушия ко всему…

Николай Лосский, русский философ.

Я полон любви и печали.

В душе моей радость и грусть.

Осталась у нас за плечами

Святая великая Русь.

Она из руин воскресала

И крепла в труде и бою.

Весь мир берегла и спасала

И верила в долю свою.

Настало зловещее время —

Качнулась от Бога во тьму.

Поверила в тайное племя

И покорилась ему.

Нет Божьего выше закона,

Но мы позабыли его.

Страной нашей правит мамона.

Она — сатаны торжество.

Умельцы, страдальцы, злодеи…

И рекруты разных имён.

Лакеи, лакеи, лакеи…

До самых последних времён.

Мы — русские люди

Мы, русские люди,

Забыли заветы,

Которые в наших

Былинах воспеты.

Опять наша русская

Рать поредела.

Хвалите друг друга,

Не зная предела.

Хвалите причастных

Бумажному чуду,

Хвалите друзей,

Полюбивших иуду.

Крестите их всюду

Своими перстами,

Крестите всегда,

Чтобы пить перестали.

Любите друг друга,

Не зная предела.

Оставьте разборки —

Антихриста дело.

Молитесь усердно,

Чтоб бесы дрожали,

Чтоб русские жёны,

Как прежде, рожали.

Пусть доброе дело

Не знает излишка.

Любите друг друга:

Иначе нам — крышка.

Эмигрантам

Отрезая ломоть

от крестьянского хлеба,

вижу тени войны

над голодным селом…

Под каким вы сегодня

освоились небом?

За каким вы нашли

своё счастье столом?

Не познали того,

что «Не хлебом единым…»,

потому-то и мне

никогда не понять:

как же вы до сих пор

незаметно ходили

по земле, где зарыты

отец мой и мать?!

Где деревья и камни

забыть не успели

и не ведают счёта

кровавым боям…

Где под каждой звездой

у ночной колыбели

свои вещие песни

слагает Боян.

Где погосты красны

не от красок восхода,

где от слёз поседели

в степях ковыли.

Где бессмертна душа,

где из веры народа

возвышается храм

Покрова на Нерли.

Лишь родная земля

для родных плодотворна!

Умирая, трава

припадает к земле.

За неё, как за мать,

крепко держатся корни,

чтобы жизнь не погасла

до срока в стволе.

Их сутулят ветра

и корёжат их грозы,

не щадят их пожары,

изнуряет их зной…

Только вечно светлы

у России берёзы!

Излучают они

белый свет надо мной!

Вечный огонь

Что он — Вечный огонь

над гранитной плитой?

Дальний отпрыск костра,

позабытый когда-то

на распятой земле,

на дороге крутой,

по которой ушли,

не вернулись солдаты.

Что он — Вечный огонь?

Свет упавшей звезды,

обагрившей чужие

холодные травы.

Заметает сирень

иноземцев следы

по законам Земли,

по светлейшему праву.

Свет огня на челе

у погодков моих:

нам досталось и счастья,

и горя по горло.

Похоронный набат

над Вселенной затих,

и плывут над страной

флаги алые гордо.

Голубые ветра

шелестят надо мной,

и качаются тени

военного детства...

И встаёт из руин

дней, объятых войной,

пятипалый огонь,

обжигающий сердце.

Память о войне

Красные ленты летят по селу,

Чёрные кони не чуют подков.

Белый ребёнок на белом полу

Белое пьёт молоко.

Белые руки на чёрном столе.

Мать никогда не осушит лица…

Чёрным пожаром по белой стене

Мечется песня отца.

Землю в горячие руки беру,

Калитку открыв поворотом кольца,

Тридцатилетним иду по двору,

Молча трёхлетним стою у крыльца.

Чёрная птица над снегом парит,

Чёрное солнце восходит в зенит.

Косяк ощутив, остывает щека…

И вот через сотни пережитых бед

Вхожу в ослепительный свет потолка,

Иду между стен, излучающих свет.

Мысли о молодости

Он молодость оставил на войне.

Она ему потом

не пригодилась:

то дела по душе

не находилось,

то находилась истина

в вине.

Женился

и срубил высокий дом.

Всех обманул:

подумали — хозяин!

А он подумал:

«Чьё-то место занял.

Освобожу когда-нибудь

потом».

Устала

и состарилась жена.

В свою судьбу

переселились дети.

Он этого,

быть может, не заметил,

но жил и думал:

«Если б не война!»

Всё не решался душу отворить.

Был гордецом,

а может быть, боялся.

Затосковал,

себе во всем признался…

И вот пришёл со мной поговорить.

Сам не умею

счастьем дорожить.

В чужой судьбе

так просто разобраться…

Легко сказать:

«Не получилась жизнь…»

Куда труднее

в этом сомневаться.

Тристишие

С фамилией русской и древней,

Навстречу военной судьбе,

Родился я в малой деревне,

В нехитрой крестьянской избе.

В жилище уютном, но тесном,

Уставшем от горя и бед,

Дарил мне былинные песни

Давно расказаченный дед.

Тогда голодала немало

Забытая властью семья.

Молилась и плакала мама:

Родился не вовремя я.

А где-то ютилась дорога,

Под стать молодому уму…

Мне детство досталось от Бога,

А я не поверил Ему.

Судьба моя,

Уста твои в крови.

Я так твоей изменой

Отравился

И так похоже

Мёртвым притворился,

Что пригодился

Жизни и любви.

А где-то там,

На дальнем берегу

Святой земли,

Живёт моя отрада,

Моя надежда

И моя награда,

Куда пока

Явиться не могу.

Но будет день,

И будет звёздный час —

Сойдёт ко мне

С небесного предела

И удалит

От суетного дела

Незримый свет

И Твой

Священный глас.

Пишу я, а вольному — воля

Служить несгибаемой правде

До самой последней строки.

Анкета и русская доля,

Надежды и горькие думы —

Сложились годами в стихи.

Оставлю я помыслы злые,

Открою священнику душу,

Покаюсь во всём и смирюсь.

Забуду победы былые,

Которые дал мне лукавый,

Законам Твоим покорюсь.

Христу поклоняюсь меж теми,

Молитвы которых всё время

Незримо сопутствуют нам.

Хочу побывать в Вифлееме,

Прижаться своими губами

К ведущим в бессмертье стопам.

Для него не забрезжит рассвет...

Матвею Евдокимовичу Суздалеву

Для него не забрезжит рассвет,

Солнце ласковым взглядом его не окинет

И не скажет сосед, подавая кисет:

— Закури, Евдокимыч!

Пылит белёсым снегом небосвод,

И дует в ноги леденящий север,

А он, не зная устали, идёт…

Плывут, как корабли, подводы с сеном.

Он тех подвод бессменный капитан,

Они его с полслова понимали.

Шепчу ему сквозь слёзы тихо: «Встань.

И помоги смириться с горем маме».

Ответа нет. Как будто света нет.

Плывут перед глазами чьи-то лица…

Не надо преждевременно жалеть,

А надо лучше молча помолиться.

Шальному ветру подставляю грудь.

Бумажные цветы от стужи стынут,

За ворот кто-то сыплет мёрзлый грунт:

«Родной отец, да не приснится сыну».

Бесцельны взгляды, и слова пусты,

А сердце ноет, как сквозная рана…

Темнеют под берёзами кресты,

Как мачты затонувших караванов.

* * *

Живу без матери.

Не мало

воды и света утекло.

Моё меня не миновало

и стороной не обошло.

Я забываюсь за делами —

то боль души, то суета.

Не за горами и долами

блуждает тень её креста.

Она, бывало, говорила:

— Да сохранит тебя Господь!

Но жизнь меня не оградила

ни от рабов, ни от господ.

Она меня не научила

не забывать, не проклинать.

Болит душа неизлечимо.

И не повинна в этом мать.

Живу без матери.

Не мало

в пути булыжников и звёзд.

Ты мне являйся чаще, мама.

Пусть боль моя не заживёт.

И пусть словам твоим не сбыться,

но в звёздный час

и в смертный час

не измениться,

не избыться тому,

что связывает нас.

Жилось бы мне и не тужилось

над пропастью, под высотой.

И голова бы не кружилась

от этой памяти святой.

Но по ночам, когда не спится,

вхожу в наш дом, давно пустой.

И тень твоя в окно стучится

и называет сиротой.

Трава забвенья

Трава забвенья набирает силу

у солнечной деревни на краю.

Я не нашёл отцовскую могилу

и памятью сгорбаченный стою.

Здесь будет сад когда-то без названья,

а кладбище заброшено давно.

Ни обелиска, ни креста, ни камня...

А сколько судеб здесь погребено!

Отец исполнил подвиг свой селянский

и не был перемётною сумой...

Молчат бойцы Великой и Гражданской,

жильцы-творцы истории самой.

История села зарыта в землю.

А кто вернёт потомкам имена

тех, кто ушёл? Трава, я не приемлю

забвения цветы и семена!

Старушка подошла. Перекрестилась

и молча покачала головой.

И боль её во мне не уместилась,

и я пошёл тропинкой полевой.

Слезу сдержать мне сердца не хватило.

Кого теперь за это упрекать...

Мы ищем неизвестные могилы.

Известные не можем отыскать.

* * *

Не хранила свои фотографии мать:

не запомнит родня дорогого лица.

У могилы отца никогда не стоять:

затерялась могила отца.

Я иду по селу. Как пришелец иду.

Здесь рожденье моё освистал соловей.

И пытаюсь дудеть в золотую дуду,

но она не согласна с задумкой моей.

Мой родительский дом, он по сходной цене

продан людям давно, не узнает меня.

Захозяйствует ночь и зажжётся в окне

электрический росчерк чужого огня.

Я с трудом доживу до багровой зари

и пойму, что быльё — не простая трава.

Заворкуют на крыше чужой сизари…

И предъявит село на прощанье права.

Разбежится автобус, просёлком пыля.

И пока за окном не погаснет погост:

будет круглой слеза, будет плоской земля…

И начнутся опять мои мысли с нуля.

Под синим колоколом неба

Небо — колокол,

месяц — язык.

Сергей Есенин

Под синим колоколом неба.

Под чистотой его глубин

просила мать любви и хлеба

сынам и дочерям своим.

Я этот тихий голос слышал...

И снились мне плохие сны:

шли тучи красные над крышей

с далёкой огненной войны.

Забылись сны. Сбылись молитвы.

Явился хлеб. Согрелся кров.

Вернулись песни с поля битвы,

и даже выжила любовь.

Надеждам верилось охотно

и не хотелось горевать.

Бедой зашторенные окна

стал понемногу забывать...

Но сны мои ко мне вернулись:

не удалось войну сломать.

Однажды утром не проснулась

уставшая от жизни мать.

Пусть сны мои проходят мимо:

за ними тысячи смертей!

Но тучи чёрные незримо

плывут над крышами детей.

И поднимая руки в небо,

в глубины тайные его,

прошу, как мать, любви и хлеба

для человечества всего!

И нет душе моей покоя...

Смотрю в безоблачный зенит.

Как перед самым страшным боем

небесный колокол звенит.

Триптих

Вчера

По праздникам убогим

напев баюкал сны:

— «На муромской дороге

стояли три сосны...»

Мать пела эту песню

и не скрывала слёз.

Мой прадед эту песню

из Мурома привёз.

Она была красивой

в терпении своём:

— Вот ворога осилим,

тогда и заживём.

Мне снилась та дорога...

и спелые хлеба,

а мать молила Бога,

и стыла та изба,

где хлеб давно забыли,

где не хватало дров,

где стены голубые

стонали от ветров.

Мне сон хороший снился...

Услышать я не мог:

— Зачем же ты родился

не вовремя, сынок!

Шептала мать, шептала...

В том не её вина:

двадцатый век шатала

Великая война.

Сегодня

Неисцелима детская беда...

Моя семья обута и одета.

Я думал, что мы выжили тогда,

когда от счастья плакала Победа.

Мы выросли и многое смогли.

Подняли выше пламенное знамя.

К иным мирам послали корабли,

Сработанные добрыми руками.

Познали глубину и высоту,

Напрорубали и дверей, и окон...

Друзья мои уходят за черту,

откуда — ни восторгов, ни упрёков.

Отдали скорбным плитам имена,

короткой жизни траурные даты.

Их догнала прошедшая война —

ровесников, родившихся в тридцатых.

Душа моя и плачет, и поёт,

и тянется неумолимо к детству.

Но кто-то мне всё затыкает рот

и запрещает высказаться сердцу.

Я соль и пот, и плоть своей земли.

Отцам за это вечное спасибо:

они за наше счастье полегли...

И от того душе невыносимо...

Невыносимо видеть суету,

кичливость, пустословие и чванство,

духовную сквозную пустоту,

нелепость современного мещанства.

И больно мне за тех, что полегли,

когда я вижу не лицо, а рыло

семьи урода, выродка земли,

в пяти шагах от ядерного взрыва.

Но мы своих высот не отдадим

ни заграничным, ни своим туземцам.

И пусть у нас добавится седин,

зато счастливым будет завтра детство.

Судьба моя свершается в борьбе...

Кто верует, без боя не сдаётся.

Настанет день — я улыбнусь судьбе,

и эхо детства в сердце разорвётся.

Завтра

Не смыли слов

Ни слёзы,

Ни дожди…

На скорбных плитах —

Траурные даты.

— Потомок,

Мой хороший,

Подожди!

Постой у этих плит

Светло

И свято.

Мы здесь

За вашу долю полегли.

Ты рядом с нами

Сам себя послушай…

Вот видишь —

Незабудки расцвели.

Нет, это не цветы,

А наши души.

И наши думы,

Горькие до слёз.

Пречистые,

Как небо голубое.

За то, что для тебя

Теперь сбылось,

Мы заплатили

Собственной судьбою.

Бессмертна

Только память.

Ей внемли,

Оберегая

Пращуров заветы…

Мы — соль

И пот,

И боль твоей земли.

Ты никогда

Не забывай об этом.

И пусть не будет

У тебя причин

Для злобы,

Суеты

И лихолетья.

Давай с тобой

Минуту помолчим:

Ты — о моём,

Я — о твоём

Столетье.

Исповедь

Я пишу о пороках.

О страданьях забытых.

О невидимых силах,

Всё готовых сломать.

Я поэт оскорблённых,

Униженьем забитых,

В перекличке которых —

И отец мой, и мать.

Принимаю на веру

То, что Богу угодно,

То, что радует душу

Добротой испокон.

Отрицаю открыто,

По привычке народной,

То, что Богу противно…

И врагов — легион.

Моё горькое слово

Не даёт им покоя.

Моя русская дума

Горла их поперёк.

Это время такое.

Наважденье такое

Задаёт нам убогим

Свой подсудный урок.

Непутёвый и грешный,

Вижу вечные лики

Дорогих чудотворцев —

Наших русских святых.

Повторяю молитвы

Под Покровом Великим,

Под охраной высоких

Куполов золотых.

Песня

Ты прости: любовь не виновата,

что уходит молодость твоя.

На руках багряного заката

умирает песня соловья.

Мы с тобой её не обласкали,

до неё сердца не донесли:

приютились тихо над висками

облака оставленной земли.

От метелей, от черёмух белых

рано закружилась голова.

Отмечталась, отзвала, отпелась

песня, растерявшая слова.

Золотая даль на перекатах.

День уходит, думы затая.

...На руках багряного заката

умирает песня соловья.

* * *

Я от любви немного требую.

Тревожусь — только бы жила

и распускалась в марте вербою,

а в мае сердце обожгла.

Чтобы не ведала усталости

и не потворствовала злу,

чтобы жила до самой старости

в переднем жизненном углу.

Мне от любви не надо податей.

Тревожусь — только бы жила!

В душе тревожно и приподнято

гудят её колокола.

Горькая трава

Давно засохла горькая трава,

казалось мне,

и нет к тому возврата...

Ты мне сказала горькие слова.

Трава ли только в этом виновата?

Я ту траву не сеял, не берёг.

Пусть, думаю, растёт — не помешает.

Пока она не встала поперёк,

зелёная и, как судьба, большая.

Ты дальше всё и дальше, в горизонт...

И платье на тебе, как на невесте.

Душа моя готовилась в полёт.

Шумит трава, а я стою на месте.

На том клочке огромнейшей земли,

куда молва о счастье залетала,

где нас дороги дальние свели,

где ты меня единственным считала.

Плывут воспоминаний облака.

И песня по весне проходит мимо.

И солнце твоё смотрит свысока...

Дурман-трава меня заполонила.

Пословица, наверное, права...

Уходишь ты.

Чем дальше, тем нужнее.

Ты мне сказала страшные слова.

Есть у травы слова ещё страшнее.

* * *

Уходит день, сгорающий дотла,

роняя тихо траурные блики:

моя любовь меня пережила,

спалил меня огонь её великий.

Мне от неё спастись не удалось

ни там, где с небом сходится дорога,

ни в тишине целительной берёз,

ни за чертой родимого порога.

Огонь в полнеба крылья распростёр.

Надеясь на последнюю удачу,

я сам взошёл на собственный костёр.

А повторись — не поступлю иначе.

Травой всесильной зарастут поля,

но в час в тебе проснувшейся утраты,

родит цветок бессмертия земля,

от пепла поседевшая когда-то.

Он будет бесконечно голубым,

а свет его почти неуловимым.

...И прошлое рассеется как дым,

и ты тогда пройти не сможешь мимо.

И тот цветок, несбывшейся любви,

Я от тебя напрасно отдаляю.

Пусть будет так.

Но ты его не рви.

Не убивай себя.

Я умоляю!

* * *

В плену хрустального излома

ликует муха.

Давно ушла любовь из дома.

И тихо, глухо.

Здесь каждый вечер без причины

за стол садятся

тень женщины

и тень мужчины,

как будто снятся.

Ребенок прыгает теперь

цветной, как мячик…

А ночью в доме плачет дверь.

И ставни плачут.

Тайна

Влюблённому много ли надо

от вещных житейских щедрот.

Ответное слово — награда,

приветное слово —полёт.

Легко в беспредельность поверить

Красивому верной души,

Захлопнуть отцовские двери

и сгинуть в весёлой глуши,

где счастье глаза затуманит

у всяких обид на виду.

Любовь и спасёт, и обманет

Любую людскую беду.

Беречь бы её неустанно,

небесную тайну земли,

влюблённых великую тайну,

чтоб сглазить её не смогли.

Понять эту тайну пытался,

Известную только весне.

Не думал, не знал, не боялся,

что тайна откроется мне.

Дожил до запретного мига

и понял: смертельно устал...

Закрылась бессмертная книга.

Зачем я её прочитал!?

Март

Отметалися метели

По заснеженным местам.

Прилетели свиристели

И расселись по кустам.

Ждут деньков пригожих с неба

Запоздалые ручьи.

И пока ещё по снегу

Ходят парами грачи.

Снятся клейкие листочки

Голым веткам вишняка.

Набухают тихо почки,

Незаметные пока.

Нет ни грусти, ни печали:

Наконец весна пришла…

И венчаются лучами

Золотые купола.

Май

Люблю весеннюю траву.

Её как радость принимаю.

И отдаюсь всецело маю.

И погружаюсь в синеву.

Внимаю Господу душой,

Глазами — утреннему свету…

И славлю Русскую Победу,

Ценой добытую большой.

Под небом голуби парят…

Они сродни Святому Духу.

Живому внутреннему слуху

Они о многом говорят.

Ребёнок шарик голубой

Ручонкой держит, как планету…

Ему пока заботы нету:

Она над нашей головой.

Осень

Яснее осени приметы

По ходу тающего дня.

Багрец и золото воспеты

Давно и точно без меня.

В плену другого интереса, —

Мне нынче стих не по зубам, —

Хожу по сумрачному лесу

И низко кланяюсь грибам.

Цветы

Жене Наталье

Познавший свободу

Мирской суеты,

Уставший от скудости

За год,

Дождался весны

И посеял цветы,

Цветы,

Не дающие ягод.

Не зная покоя,

До первой звезды,

Забыв про нелепость

Людскую,

Я их поливал

И берёг от беды

Всё лето,

Ничем не рискуя.

Ни слова,

Ни камня

В чужой огород

Никто,

Как ни странно,

Не бросил.

И вот под окном,

Пережив недород,

Цветы распустились

Под осень.

В земной бесконечности

Вечности нет,

Где жаждем мы

Вечного хлеба.

Цветы отразили

Божественный свет,

Идущий

От вечного неба.

Чудесным авансом

Мне свет этот дан…

Бледнеют цветы,

Умирая.

Назвал их однажды

Святой Иоанн

Земными остатками

Рая.

Петрушин березник

Рос за речкой берёзовый лес.

Назывался Петрушин березник.

Долго рос.

Да в военные годы исчез.

В том и я виноват,

несознательный грешник.

Был березник.

Забыли без слёз.

Поразъехались.

Умерли.

Выросли дети...

Убери у природы

десяток берёз —

и никто не заметит.

Сколько в жизни сбылось пустяков,

сколько главных вопросов

оставила жизнь без ответа?!

Убери у Рубцова

с десяток высоких стихов —

и не будет большого поэта.

Подари октябрю

пару солнечных дней,

пару солнечных слов

в трудный час — человеку.

Будет воздух родней,

будет сердцу видней...

Только что это целому веку?

Были сказки у детства.

Как время летит!

То, что снилось тогда,

никогда не воскреснет.

Только в детстве моём

всё шумит и шумит,

а о чём — не пойму,

тот Петрушин березник.

Праздник

Какая пьянящая небыль

Незримо присутствует тут.

Стою под безоблачным небом

И вижу, как вишни цветут.

Весна вне людского закона

Пришла и ко мне наяву.

В краю колокольного звона

Под Вечным Покровом живу.

Презревший любую карьеру,

Подвластный мирской суете,

Стяжаю надежду и веру,

Любовь к неземной красоте.

Всё кажется сказочно странным

В начале обычного дня,

Где яркие рюмки тюльпанов

Наполнили светом меня.

* * *

Полон мир неразумных идей.

Он прозреть никому не помог.

Я устал от бездарных людей,

И за это прости меня Бог.

Есть благая возможность у всех

Мир добра в своём сердце воспеть.

Только вера имеет успех,

Лишь надежда умеет терпеть.

Выпив горькую чашу до дна,

Никого не хочу обвинять.

Если радость любовью полна,

Можно всех и понять, и обнять.

О вечном

Непостижима бесконечность,

Животворящий Божий свет.

Живу, заглядывая в вечность.

И оттого покоя нет.

Я, грешный, думаю нередко

О том, что истина проста.

О чём мечтали мои предки

До воскресения Христа?

Когда рассеются потёмки

Моей вчерашней суеты?

А что придумают потомки

К исходу крестного пути?

Добро над бездною повисло.

А зло берёт над миром власть.

Как мало слов! Как много смысла

В текущей жизни через нас.

И всё трудней моя дорога

Среди непознанных святынь.

Свою судьбу доверил Богу.

И вразумляюся. Аминь.

* * *

Когда холодели думы,

хотелось бежать из дома.

Казалось, что в день грядущий

выхода не найду.

— Не надо бояться жизни, —

сказал мне один знакомый.

Я до сих пор не понял,

что он имел в виду.

И перестал бояться,

но этого было мало.

Зато было много разных

затейников и затей.

— Не надо бояться правды, —

мне говорила мама.

Я перестал бояться

и… потерял друзей.

То не хватает друга.

То не хватает хлеба.

То холод застудит воду.

То солнце сожжёт траву.

— Не надо бояться смерти, —

доносится голос с неба.

Я перестал бояться —

и потому живу.

Живу под высоким небом.

Иду по надёжной тверди.

Давно позабыл, что в сердце

может пробраться страх.

Не надо бояться жизни!

Не надо бояться смерти!

Не надо бояться правды!

Всё остальное — прах.

* * *

Мы рождены, чтоб

сказку сделать былью...

из песни

Грядущее было чудесным.

Внимая ему чуть дыша,

я пел эту праздную песню,

и мне подпевала душа.

С того мирового привала,

где не на что было роптать,

ушёл я, а песня осталась

весёлый свой век коротать.

На сотни сквозных километров

Молчали мои соловьи

и пели свинцовые ветры

покойные песни свои.

Мы в этих ветрах устояли.

И сказка нам былью была,

Похожей на наши печали,

Похожей на наши дела.

Грядущее будет чудесным?

Закончив большой перелёт,

пою эту старую песню,

вот только душа не поёт.

Притча

Я сделал всё,

Что мог, по чести.

Срубил добротный русский дом

На непутёвом, гиблом месте,

Где предки преданы трудом.

Закончив долгую работу,

Я посмотрел на небосвод…

— Зачем трудился по субботам? —

Спросил прохожий доброхот.

Я не нашёл дурного слова,

Чтобы ответить знатоку:

Под наважденьем духа злого

Любое лыко не в строку.

Вблизи маячили химеры…

Болели мысли в голове.

Я не заметил: камень веры

Светился медленно в траве.

А было всё это в субботу.

В субботу всё и началось.

Я сдал работу идиоту:

Иных в округе не нашлось.

О трусости и страхе

В сознанье мгновенья живые

Всплывают — зови не зови:

Любил в своей жизни впервые,

Но струсил признаться в любви.

Мне нравился парень-рубаха,

Готовый к гульбе и борьбе…

Стыдливость была не от страха.

Она отразилась в судьбе.

Стыдливость внушает терпенье,

Преследует страсти твои.

А трусость мешает смиренью

И верности вечной любви.

Трусливых не любят в народе.

Их в гости к себе не зовут.

Но верные свойской породе,

Трусливые дольше живут.

Шли люди за веру на плаху.

И падали в смертном бою,

Причастные Божьему страху

И спасшие душу свою.

О дружбе

До прозрений моих

И до русских идей,

Дни вершились

Ни шатко ни валко.

Мне особо везло

На хороших людей,

О которых

И вспомнить не жалко.

Дотянулась душа

До родных берегов,

До высоких

И близких пределов.

И тогда я назвал

Своих тайных врагов.

«Свита» близких людей

Поредела.

Никого не стыжу.

Никого не виню,

Что нежданная доля

Досталась.

Благодарен судьбе,

Её каждому дню.

Не жалею о том,

Что друзей не осталось.

Буду жить не тужить.

Буду в вере стоять.

И не надо

Удела другого.

Мне известно давно

На Кого уповать —

На Живого

Единого Бога.

Я желаю дружить,

Говорю не тая,

Во Христе

Если судьбы сойдутся…

Положу свою душу

За други своя,

Если други такие

Найдутся.

Они

Пути мира они не знают, и нет суда

на стезях их; пути их искривлены, и никто,

идущий по ним не знает мира. Потому-то

и далёк от нас суд, и правосудие не достигает

до нас; ждём света, и вот тьма, — прозрения,

и ходим во мраке.

Пророк Исайя

Без святого Закона,

Веками скитаясь

Во мгле…

Везде их икона —

Мамона,

Единственный царь

На Земле.

Лукавы пути

И преданья —

Замешаны все

На крови.

Не знают они

Состраданья,

Не знают

Небесной любви.

Довольные.

Бога не ищут.

Считают свои

Барыши.

Зачем им

Духовная пища?

Они не имеют

Души.

Лицемеры

Мысль изречённая есть ложь…

Фёдор Тютчев

Скрываясь

За масками меры,

Двойные стандарты

Творим.

По сути, мы все

Лицемеры:

Что чаем,

Не всё говорим.

Внимаем —

Что скажет поклонник

И что прощебечет

Молва.

Забыли?

«Покой» и «покойник» —

По смыслу

Родные слова.

В угоду

Лукавому слогу,

По нраву

Раба и главы,

На «Ты»

Обращаемся к Богу,

А к людям ничтожным —

На «Вы».

* * *

Ни одна моя забота

Добрым людям не видна.

Чайки плачут над болотом,

Просыхающим до дна.

Россиянки не рожают:

Стала мачехой земля.

Не дождаться урожая:

Не засеяны поля.

Сиротеют наши дети

При родителях живых.

Продаётся всё на свете —

Выезжают на кривых.

Нас злодеи не спросили,

На страданья обрекли.

Чертыхается Россия.

Убывает Соль Земли.

* * *

Я только знал одну деревню

И путешествовал по ней.

Иван-царевич вёз царевну

По детской памяти моей.

Казалось мне: и я достану

Себе такую же красу.

Когда большим Иваном стану

И волка выловлю в лесу.

А книги долго утверждали,

До самой радостной строки,

Что злого змея побеждали

Одни Иваны-дураки.

И отдаляясь постепенно

От прописного волшебства,

Я возмужал и стал иваном,

Увы, не помнящим родства.

Нас убеждают и морочат

России тайные враги.

И жизнь комфортную пророчат…

А мы — иваны-дураки.

* * *

Коня на скаку остановит,

В горящую избу войдёт!

Н. А. Некрасов

Живём

Не по русским веленьям,

Не по хотеньям тех лет.

— Есть женщины

В русских селеньях! —

Сказал вдохновенно

Поэт.

Сказал он,

А мы повторяли,

Его изучая

Труды.

С годами

Совсем потерялись

Тех женщин

Живые следы.

Они и страну

Выносили

В войну,

Из любого огня.

Иссякли

Былинные силы…

А внуки

Не знают коня.

Иные растут

Поколенья.

Другие поэты

Кричат:

— Есть женщины

В русских селеньях?!

Селенья не знают.

Молчат.

Четвёртое ноября

Николаю Головкину

Позабыл, что в сердце есть отрада:

Всё знобливей осени прохлада,

Всё мертвее краски листопада…

Всё страшнее: обещая — лгать.

Поредела русская ограда:

Вечного провинции не надо.

И напрасно выдана награда

За призыв — Россию сберегать.

На гулянье суетном и пошлом

Одиноко, ветрено и тошно:

Все намёки оказались в прошлом —

Доброе в народе пробуждать.

Это понуждает, слава Богу,

Всем собой почувствовать дорогу

К храму, где небесную подмогу

Созидает Божья благодать.

Чужого горя не бывает

Чужого горя не бывает

Для тех, кто праведно живёт.

Народ мой русский убывает

Из года в год, из года в год.

Чужой отчизны не бывает,

И покупного торжества.

Чужому хору подпевает

Иван, не помнящий родства.

И фу-ты ну-ты, лапти гнуты —

Уже до правды не дойти.

Свои-чужие баламуты

Нам перепутали пути.

Пророчит власть златые горы

В необозримом далеке…

Краснеет яблоко раздора

У внука малого в руке.

Ревет и стонет Украина — исконно русская земля...

Мне не грозят враги победой.

Не кружит ворон надо мной.

Но мне не хочется поведать

О ветке, пахнущей весной.

Кровоточащие руины.

Пропахли порохом поля.

Ревет и стонет Украина —

Исконно русская земля.

Быть может, это очень плохо —

Не замечать улыбок дня,

Когда безумствует эпоха

Перед глазами у меня.

Совет старика

— Будешь тише воды,

будешь ниже травы:

ни один волосок

не падёт с головы.

Как же я позабыл

этот добрый совет?

Жил и воду мутил

столько зим,

столько лет?!

Всё пытался подняться

повыше травы…

И дела не видны,

и слова не правы.

Ничего не сберёг,

никого не согрел…

Но в воде не утоп

и в огне не сгорел.

Огляделся вокруг —

Ни покрышки, ни дна…

Вот и время пришло

расплатиться сполна.

И за то, что вода,

как трава — зелена,

и за лишний глоток

всё того же вина.

И за лишний привал,

и за лишний кусок,

и за годы, ушедшие

в вечный песок…

Ну а если в трудах

не сносить головы:

буду тише воды,

буду ниже травы.

* * *

Какой-то большой дурак,

Пришедший из сказки в быль,

Сказал: «Всё у вас не так,

Вы всё превратили в пыль».

— А как же? — спросил мудрец,

Явившийся поглазеть.

— А как же? — спросил певец,

Пришедший чего-то спеть.

— А как же? — спросил народ,

Поверивший в чудеса.

— Идите наоборот.

Пляшите от колеса.

Кемарил в углу вахтёр.

Угрюмо смотрел поэт.

Дурак был весьма хитёр.

Загадочным был ответ:

— От печки плясать — порог,

Под небом парить — пустяк,

Не сладок чужой пирог,

Не страшен змее простак.

Тоска — зеленей травы,

А выше звезды — мечта…

Рыба гниёт с головы,

А чистят её с хвоста.

* * *

Он разрушил чудное мгновенье:

Тень прошла по моему лицу…

Слово, со зловещим вдохновеньем,

Бросил я вдогонку «подлецу».

И забыл об этом. Через годы

Слово возвратилось на беду…

Встали на пути крутые горы:

Я пошёл у зла на поводу.

По тропе, проторенной веками,

Под откос от выси голубой…

Пролетел ветхозаветный камень

Над моею буйной головой.

Я упал лицом к ногам пророка.

Прошептал заветные слова —

И открылась мне его дорога,

И над ней сомкнулась синева.

Мне идти по ней не так-то просто:

Отвлекают «срочные» дела…

И намёки ближнего погоста…

Слово — торжество добра и зла.

Награда

Андрею Звягинцеву

Предупреждаю осторожно:

Проклятьем может стать успех.

Продать Россию невозможно.

Предать Россию — смертный грех.

Пусть призовёт тебя к ответу

Печаль за хвальные слова,

Что разнесла по белу свету

Жидообразная молва.

Любому вражьему параду

Не место в праведной судьбе.

Не обожай свою награду —

Она заявит о себе.

* * *

Тянутся к небу цветы.

Тянется к небу крапива.

Тянутся к небу мечты…

Тихо, светло и красиво…

Ласточки в небе парят.

Голуби ходят по крыше.

Храмы надели наряд,

Посланный милостью свыше.

Мало подобных минут

В жизни, давно непутёвой…

Завтра всё это сомнут

Вести сенсацией новой.

Выход есть

Я был смелее и добрее,

Но вдруг разладились дела:

Судьба свела меня с евреем

И в лес дремучий завела.

Здесь всё зелёное — на месте.

Здесь можно думать и гадать.

Здесь не живут плохие вести,

Но только неба не видать.

В плену придуманного века

Чужую слушаю дуду…

Здесь внешне всё — для человека,

Но только выход не найду.

Мне не хватает только света

И злободневного огня.

И начинает тень поэта

Словами связывать меня.

Я не привык скулить и охать,

Подхалимажить и грубить.

Но чтоб совсем не стало плохо,

Придётся узел разрубить.

* * *

От Божьей Правды и Труда

В неправый суд и лихолетья —

Пошла дорога в никуда

В начале прошлого столетья.

Сменились вера и язык,

Замолкли звоны колоколен…

Народ и к этому привык,

А в большинстве — и был доволен.

Мне трудно в нескольких словах

Расшифровать такое диво.

И ныне бродит в головах

Вино советского разлива.

Судить кого-то не берусь

Своей молитвенной строкою.

Живёт во мне Святая Русь

И не даёт душе покоя.

* * *

Люблю гармонию во всём —

Она души моей основа.

Её моё венчает слово.

Любовь гармонией спасём.

Определил сознанье быт

Тому, кто сдался атеистам.

И кто был на руку не чистым.

Тому, кто Богом позабыт.

Сретение Господне

В мире сказочней нет

Белопенного снега…

Богом данный рассвет

Опускается с неба.

Нет для думы преград —

Занимается делом.

Просыпается град

В поднебесном и белом.

Суздаль кажется мне,

Как мгновенье, прекрасным.

Пусть приснится во сне

Людям добрым и разным.

В моём сердце любовь —

Мне известно откуда:

Мои предки без снов

Это видели чудо.

Зоревое оконце

Просветляется рано…

Поднимается солнце

Над Божественным храмом.

Ко Дню Рождества Пресвятой Богородицы

Время гордости. Время Каина.

И мамоною освящённое.

Сколько умерло нераскаянных?

Сколько маются не крещёнными?

Не смиряется, не склоняется

Мир пред Господом, всех прощающим.

Ничего у них не меняется,

Рай земной нам всем обещающих.

От лихих годов, от чужих ветров,

Чтобы совести не утратили,

Надо нам идти под родной покров,

Под Святой Покров Божьей Матери.

* * *

От великой литургии

На душе такой покой…

Все мгновенья дорогие

И молитвы — под рукой.

Одесную и ошуюю

Божий свет и темнота.

Испытал любовь большую

У распятого Христа.

Нет, меня не укачало

Время согнутой верстой…

Без духовного начала

Жизнь окажется пустой.

Православные книги

Как Небесную ограду,

Не причастная тщете,

Мать хранила эту радость

В беспросветной нищете.

Всё наглее злые силы,

Дел заплечных мастера…

Бесы грабили Россию

В прошлом веке и вчера.

Словоблудие — в законе,

Олигархи — на слуху.

Люди тянутся к мамоне —

К самодельному греху.

Просвещения основа

Не избудется в умах.

Золотые слитки слова

У народа — в закромах.

Через узы и вериги,

Через всякое враньё

Я несу святые книги —

Всё наследие моё.

* * *

Всё вижу давно — не слепой.

Доступны и вера, и мера.

Попробуй его перепой,

седого слепого Гомера,

поющего тысячи лет…

И песне не видно предела.

Оставил он миру завет

пытать безнадёжное дело.

Сомненья не в силах унять,

приняв бытие за основу,

всей жизнью пытаюсь понять —

чему подчиняется слово.

Влюблённым ли женским глазам,

луне ли, плывущей по небу,

земли ли родной голосам,

её ли священному хлебу.

Да здравствуют поле и лес,

воды молчаливая сила,

высокая тайна небес,

весёлая сила светила!

Будь проклято небытиё

творящей души и свободы,

и ты, отклоненье моё,

от вечных законов природы!

Поставлю на слово печать.

Духовные силы окрепнут.

Но чтобы всё снова начать,

наверное, надо ослепнуть.

Русское слово

Дал нам русское слово Господь

Для познания Истины вечной,

Для смирения личных свобод,

Для писаний простых и сердечных.

Люди шли по дорогам кривым.

А куда и зачем — позабыли.

Было слово когда-то живым:

Атеисты его умертвили.

Верным Слову, духовно своим,

И благая, и многая лета…

Сделать русское слово живым —

Это главное дело поэта.

* * *

Душа убитого поэта

Явилась мне с другого света,

И я до самого рассвета

Не мог забыться и уснуть.

Она была полна любовью,

Да болью,

Что сродни здоровью,

Да пролитой невинной кровью

Пугливой пулей подлеца.

В окне метались тени злаков,

Непостижимых миром знаков

И современных вурдалаков,

Которым вечно несть числа.

Достал с высокой полки книгу,

Где каждый слог подобен крику,

И в сотый раз тех дней интригу

Хотел осмыслить до конца.

Он был пленительным поэтом,

Но не поладил с высшим светом…

И мне причудилось при этом,

Что я и сам давно убит.

В окно пробился лучик света.

Спасибо солнышку за это.

Над книгой вещего поэта

Неслышно плакала душа.

Она ещё нальётся силой,

Неугасимой и красивой,

И вознесётся над Россией,

Чтобы печалить и светить.

Памяти Николая Рубцова

Гори, моя лучинушка, гори.

Пусть ветер века

не погасит пламя...

В тот день

слова проснулись

до зари

и занялись

привычными делами.

Он был пока

не очень знаменит.

Ни кровом и ни словом

не обласкан.

Его легко, казалось

заменить

и завинить

и сплетням,

и побаскам.

Звезда его

всходила к небесам

задумчиво,

торжественно,

негромко...

О ней он

не догадывался сам,

лишь, может быть,

догадывалась «хромка».

Не ведало

далёкое село,

а верило в звезду его

охотно.

И в Тотьме было

в горнице светло,

да и не только

в горнице

и в Тотьме.

Наследники,

поэзии сыны

ему сегодня

едут поклониться

из разных уголков

большой страны,

а кое-кто

и просто извиниться.

Но сердцу горько —

славе вопреки —

за тех, кто был

и близко,

но далёко.

Они ему

не подали руки...

Они б руки

не подали и Блоку.

Фортуна им

крутила колесо,

когда они

в «загранках» колесили.

Пусть ветер славы

дует им в лицо.

И пусть хранит в душе

его Россия.

О Писателях

Да, я передумал многое

За годы свои советские…

О скудных доходах Гоголя,

О бедности Достоевского.

Страданья сродни художникам, —

Бытует такое мнение.

Не лавочникам-сапожникам,

А только творцам и гениям.

Легко — о народных бедствиях,

О радостях и о кручинах —

Удобно писать о следствиях.

Опасно писать о причинах.

Стяжают слова победные,

В бессмертие устремлённые,

Безвредные и безбедные,

Наградами утомлённые.

Забыли Закон Создателя

Известные и холопные.

Открыли «Дневник писателя»…

Подумали…

И захлопнули.

* * *

Все стихийные заветы

Утверждали Соль Земли.

Все великие поэты

С поля Русского ушли.

Ремеслом живым и тонким

Возвышалася страна.

Всё ли выдали потомкам

Золотые имена?

Книги вещие пылятся

До нечаянных времён.

И слова мои томятся

Под началом их знамён.

В голове моей светает.

Давят тяжкие грехи.

Мне таланта не хватает

Написать за них стихи.

В ночь перед Рождеством

Буря бы грянула, что ли…

Н.А.Некрасов

Не красит Некрасова это:

накаркал беду на Россию.

Зловещее слово поэта

имеет огромную силу.

А кто не хотел этой бури?

От разных чинов и до Блока:

хватало классической дури

у тех, кто остался без Бога.

И грянула буря в полнеба,

и хлынула кровушка морем…

И кто призывал её слепо,

умылись и кровью, и горем.

Уселись бесовские силы

на троне двадцатого века.

И стала голгофой Россия

для русского человека.

Темно в авангарде идущим,

и страшно в былое смотрящим…

Спасёмся ли в веке грядущем?

Покаявшись, Бога обрящем?

Над Суздалем снег мимолётный,

за Суздалем — русское поле

и сумрак холодный и плотный,

а дальше — пространство слепое.

Но, как показала эпоха,

что стало козе даже ясно:

скотиной в России быть плохо,

быть русским в России — опасно.

* * *

Земная радость ощутилась утром,

когда в полутуманном далеке

большое солнце, поднимаясь утло,

замешкалось у сына на щеке.

Когда полупрозрачная прохлада

протиснулась в раскрытое окно,

когда уже придумывать не надо,

что мне при жизни многое дано.

А утро и звенело, и стучало,

и обещало добрые дела,

и бережно ключи свои вручало...

А за порогом улица ждала.

* * *

Сыну Артёму

Прежде чем сотворить свою песню,

подними горсть земли и подумай.

Сколько в ней доброты и терпенья.

Ни горячие кони монголов,

ни пожары глобальных сражений

не лишили её материнства.

Прежде чем сотворить свою песню,

подними горсть земли и подумай.

Сколько песен над ней прозвенело,

сколько птиц задохнулось в полёте,

сколько боли хранит и бессмертья

эта малая горстка России.

Прежде чем сотворить свою песню,

подними горсть земли и подумай,

что ты честью высокой отмечен,

получив эту землю в наследство.

Ни Кончак, ни Колчак не сумели

обесчестить её и ославить.

Я хочу, чтобы сын мой усвоил

всё, что создано мудростью раньше,

чтобы сердцем поверил в причастность

к пробуждению каждой былинки,

чтобы взял горсть как святыню,

прежде чем сотворить свою песню.

Поле

Валентину Сорокину

Ты лицо моё

Синей прохладой омой.

Исцели мою душу

И дай мне подкову.

Мне иначе нельзя

Возвращаться домой.

Здравствуй, поле моё

Куликово.

Я закрою глаза.

Буду долго стоять

И свой слух напрягать

До предела.

И понять не смогу:

То ли пули летят,

То ли ветер свистит,

То ли стрелы.

Поднимается пар

От Непрядвы-реки,

Отмывая от крови

Зелёные травы…

А мне чудятся

Русые наши полки —

Восстают из земли

Под знамёнами славы.

Я стою молчаливо.

«Спасибо, отцы!..»

Ни трава, ни вода

Не дают мне ответа.

Погружаются в землю

Безмолвно бойцы

И того,

И двадцатого века.

Стали вёсны мои

И светлей, и добрей:

Всё за раны твои

Нам, живущим, награда.

За плечами моими

Шестьсот сентябрей…

И печалям моим

Оправданий не надо.

Дума

Волшебно догорают купола,

тускнеют белокаменные стены.

Торжественно под звёздами вселенной

высокие гудят колокола.

Земля, родимая, прости

за то, что вражеской победой

и бедами гонимый, предок

не мог вместить тебя в горсти!

И что исконные слова

болят в душе моей, как раны,

что был я до сих пор Иваном,

почти не помнящим родства.

А путь к тебе не так уж прост.

В век межпланетных сообщений.

Рябит в глазах от белых вёрст,

от синих просек и расщелин.

Над Суздалем оранжевый закат.

Стою среди обыденной дубравы.

Земля, по воле сердца и по праву,

я верный твой наследник и солдат.

* * *

Мои страдания за всех

Давно избыты.

Мои обиды на друзей

Давно забыты.

Знаменьем крестным осенясь,

Склонюсь к елею.

А все, предавшие меня?..

Я их жалею.

* * *

Не прикрытый потомками,

Не прикрытый никем,

Окружённый подонками,

Я боролся затем,

Чтобы русское солнышко

Не погасло в окне,

Чтобы русское горюшко

Уместилось во мне.

* * *

Не такая,

не такие,

не такое...

А казалось, не изменимся

вовек.

Ни бессмертья,

ни свободы,

ни покоя

не придумал

от рожденья человек.

Не такая нынче осень,

не такая...

Тяжелеют,

тяжелеют крылья дум.

Листопад в душе

нисколько не стихает.

Облетает одуванчик —

только дунь.

За окном моим

ничто не изменилось.

Спорят с ветром

молодые тополя.

Увядание, наверное,

приснилось.

Мою голову багрянцем

опаля.

Всё трудней

от сновидений уберечься

при рождении

непрожитого дня.

Не охаять,

не укрыться,

не отречься

от невечного

душевного огня.

Обнадёживает всё

земная сила.

Надо силу эту

в сердце сохранить...

Между вечным

и невечным негасима

через душу

их связующая нить.

* * *

Жизнь прожить —

не поле перейти:

то огня,

то песен не хватает,

то с друзьями вдруг

не по пути,

то мечты бескрылы —

не летают.

Поле что?

Скорее благодать,

малая былинка

той же жизни.

Конопля,

паслён и лебеда,

или же в глаза

цветами брызнет.

Жаворонок

вспыхнет впереди,

куст плеснёт

крылом перепелиным...

Жизнь прожить —

не поле перейти:

поле может

оказаться

минным.

Чувство пути

Много разных затей и путей

неизбежных, кривых, и убогих...

Повезло на хороших людей,

потому и не сбился с дороги.

Этой правдой

утешил себя,

новой сказке

поверить не в силах.

И моя растворилась судьба

в неизведанных весях

России.

Понял я,

что гостить

и грустить

одному

не грешно и красиво,

если Родина

сможет простить

непутёвого

блудного сына.

Всё опасней пути бытия:

век наш

ядерным знаком отмечен.

Убывает тропинка моя.

У Отечества путь

бесконечен.

* * *

Божьим словом рассвет

Каждый день заклинаю.

Чем закончу строку,

Начиная, не знаю.

Я ни волхв, ни поэт,

Только немощный автор.

Невечерний — мой свет.

Дух Святой — мой редактор.

* * *

Встал. Умылся. Помолился.

И принялся за дела.

Над тетрадью наклонился,

Что была, как снег, бела.

Целый день искал надежду,

Веру в вечную любовь.

Но она была, как прежде,

Молчаливою — без слов.

Я не вышел на дорогу

В мир великого стиха.

День прошёл и, слава Богу,

Без страстей и без греха.

Рабочий день

Мне приятно до заката

Перекладывать слова.

Снег пушистый и мохнатый

Одевает дерева.

Кот пушистый и усатый

Возле ног моих лежит.

Безвозвратное, куда-то

Время ценное бежит.

Я его не замечаю:

Чаю милости душе.

Запиваю радость чаем…

Снег закончился уже.

Не теряю время даром,

Богом посланное мне.

День пушистый, как подарок,

Завершается в окне.

* * *

Я был когда-то юным и красивым.

Талантливым, безбожным и другим.

Всем существом своим любил Россию.

Был отчий дом худым, но дорогим.

Года страданий изменили облик.

Года мучений многое смогли.

Мои слова нашли небесный отклик.

Молитвы всё чужое отмели.

Моя душа над бездною повисла.

И понял я: спасенья не видать.

Что жизнь без Бога не имеет смысла…

И посетила сердце благодать.

О будущем не знаю. Не умею

Суд Бога, как судьбу предугадать.

Короче путь. А горизонт — длиннее.

Осталось тихо и спокойно ждать.

* * *

Не думал. Не гадал.

Держался за обман.

Всё шло напоперёк.

Чего-то не хватало.

И наступил денёк —

Рассеялся туман.

Исчезли миражи.

Усталости не стало.

Мой тихий уголок,

Давай поговорим

О бренности молвы

И о хвале никчёмной.

За всё, что не сбылось,

Теперь благодарим

Нелепую мечту,

Что оказалась чёрной.

На белую тетрадь

Ладони положу.

Задумаюсь всерьёз

О будущем рассвете.

Того ли я боюсь?

Тому ли я служу?

И знаю ли о том,

Что главное на свете.

В безвременьи слепом

Шатаюсь и кружусь.

Не помню наизусть

Отцовского завета.

Забуду обо всём.

На Бога положусь —

Не буду рассуждать

О заблужденье этом.

Как хорошо, что есть

Волшебные поля,

Надежда и любовь,

Предательство и мерзость...

«Хорошая мысля

Приходит опосля».

Прости меня, родня,

За правду и за дерзость.

* * *

...Одолев

Последнюю дорогу,

Пригожусь вам,

Может быть, и я.

Обожаю,

Данную мне Богом,

Каждую минуту

Бытия.

Добрым взглядом

И поклоном низким

Отвечаю радости

Без слов.

Всем знакомым

И родным,

И близким

Завещаю

Веру и Любовь.

Сколько вёрст

Осилил в холостую!?

Сколько лет

Потратил на грехи!?

Сколько слов

Произносилось всуе!?

Сколько дум

Не улеглось в стихи!?

Всё пройдёт.

У всех.

Не унывайте.

И не стройте

Храмов на песках.

Только никогда не забывайте —

Наша жизнь

У Господа в руках.

* * *

Что ждёт мою душу

На том берегу?

В земной суете пребываю.

Без воли Христа

Ничего не могу,

На милость Его

Уповаю.

Как трудно в душе

Расточается мгла.

Как долго я шёл

За отрадой.

Молитва увидеть

Рассвет помогла,

Который стоит

За оградой.

Г. Суздалев

Страницы

четверг, 8 августа 2024 г.