Мироощущение Татьяны Бек

 к юбилею писателя

Татьяна Александровна Бек – поэтесса, литературный критик и литературовед – сыграла важную роль в современном литературном процессе. Её деятельность – это не только яркие и искренние стихотворения поэта с чистой совестью и обнаженным нервом, но и литературоведческие и критические работы.

Татьяна Александровна Бек родилась 21 апреля 1949 года в интеллигентной семье писателей А. А. Бек и Н.В. Лойко. Длительное время проживала с родителями в ЖСК «Московский писатель» на улице 2-я Аэропортовская. Естественно, что писательское окружение в семье и доме не могло не сказаться на «книжной» девочке, которая уже в пять лет удивила родителей первым произведением:

«На лугу растет цветок —

Очень синий василек.

Я сорву его букет

И поставлю вам в привет».

Поэзия Т. Бек часто носит дневниковый характер, кроме того, лирическая героиня хоть и близка многим читателям, но личность автора легко узнаваема. Например, в стихотворении, написанном значительно позднее, в котором соединились и тоска по детству, и родным, и размышления о сегодняшнем дне:

 

Начинается повесть: «Итак,

Эта девочка в каменном городе

Проживала меж книг и бумаг,

А любила овраги да жёлуди...»

 

Впрочем, стоит ли в третьем лице

Ворошить сокровенные горести,

Тосковать о любимом отце,

Толковать об изломанной гордости?

 

Как хотите, а я не могу!

Это я, а не образ из ребуса,

На московском нечистом снегу

Ожидаю 2-го троллейбуса.

 

Это я. Это слёзы - мои,

И моя виноватость недетская.

...А была: «из хорошей семьи»,

Голубица университетская.

 

– Не ропщи, сумасбродная суть,

И не ври, что не знала заранее:

Бескорыстного поиска путь -

Это хлябь, а не чистописание.

 

Как видно, нынешняя жизнь героиню не балует. Потому вернемся в начало ее жизни. Кому, как не самой Т. Бек, поведать нам о людях, создававших счастье ее существования?

«Мои родители были люди правильные, порядочные, работящие. На 99 процентов я уверена в том, что они были верны друг другу. Это был поздний брак. У обоих – второй. К нам в дом на Песчаной улице, где прошло мое детство, приходил писатель Камил Икрамов – мой первый учитель и наставник. Крупный, неуклюжий, свободный. От него несколько важных уроков. Он принципиально радовался таланту друга больше, чем своему. Первым вдохновлял, читал, редактировал многие незаурядные тексты. Рукопись «Сшибка» (в окончательной версии – «Новое назначение») мой отец подарил ему.

Шестнадцати лет от роду попавший в лагерь как сын врагов народа, сменивший затем 13 лагерей, тюрем, пересылок, перенесший дистрофию с фурункулезом последней степени и в 1955-м счастливым, навеки полуслепым вернувшийся в Москву, Камил запрещал себе в компаниях кричать об ужасах лагерного опыта. Быть может, тем самым он опять давал урок: темный ужас памяти можно победить лишь светящимся вызовом души». (Константинова Е. Татьяна Бек: ко мне возвращается муза).

Постоянство было одной из черт характера Татьяны Александровны, которую называли знавшие ее люди. Она приобретала друзей, говорят, немного идеализировала их, но всегда берегла, помогала. Несомненно, в ее жизни были авторитеты. Евгений Степанов (литератор, кандидат филологических наук, окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института, Университет христианского образования в Женеве и аспирантуру МГУ им. М.В. Ломоносова, Президент Союза писателей ХХI века. автор книг стихов, прозы, публикаций в периодике) вспоминает в книге «Татьяна БЕК: на костре самосожжения» («Дружба народов» №4, 2019): «Неизменные авторитеты (как люди и как авторы) – Борис Слуцкий, Николай Глазков, Ксения Некрасова, Владимир Соколов, Анатолий Рыбаков, Владимир Войнович, Иосиф Бродский, Юрий Коваль, Владимир Корнилов... Корнилов был ее ближайшим другом и авторитетом».

Корнилов действительно был ее кумиром и во многом учителем. Этому поэту она посвятила замечательное стихотворение. 

Время «Эмок», и «Зисов», и «Зилов»

Время трезвости — время вина.

А Володя, который Корнилов,

Был единым на все времена.

Он, избравший судьбу однолюба,

Не умел оставаться в ряду,

Ибо совесть, как мощная лупа,

Укрупняет чужую беду.

И когда ничего не светило

И никто никого не спасал, —

Он отнюдь не утрачивал пыла,

А садился и письма писал.

Мы ловили «знамения века»,

А Корнилов под сенью знамен,

Был однажды в уборщики снега

Из писателей переведен.

Времена то ушли, то настали.

Но зато навсегда — человек.

Скажем, этот — единственный в стане

И опять убирающий снег.

...То я дурочкой, то богомолкой.

А Корнилов идет по шоссе

В этой кожанке, с этой кошёлкой,

Абсолютно инакий, чем все.

Снова хочется жить, колобродя,

На тоску и на робость начхав, —

Потому что Корнилов Володя

Повстречался мне в рыжих очках.

1990

Серьезно писать стихи Татьяна начала в 15 лет. И счастье, что в этот момент с ней рядом оказались поддерживающие свою дочь родители и прекрасная поэтесса и человек – Юнна Мориц. Последняя сразу оценила одаренность ребенка, и сама отнесла стихи в журнал «Юность», где работал Олег Чухонцев (известный русский поэт и переводчик). Это были стихотворения «Утро вечера мудренее…» и «Я из этого шумного дома…». Затем встреча и начало дружбы с талантливым публицистом и очеркистом Наумом Мельниковым, который так же не смог пройти мимо таланта. Сотрудничая с журналом «Новый мир», Н. Мельников решил предложить стихи Татьяны для публикации, но… под своей фамилией. Причина проста: А. Т. Твардовский не переносил детей писателей, предпочитая самобытных авторов из провинции. Когда розыгрыш раскрылся, пять стихотворений все-таки были напечатаны. Кстати, рядом были напечатаны стихи Евгения Евтушенко. Вот так и такими неординарными людьми наполнялась жизнь Тани, невольно формируя личность начитанную, талантливую, умеющую формировать свое мнение, отстаивать его и не «прогибаться под изменчивый мир».

Пришло время поступать в институт. Конечно, выбор пал на Литературный. Но там принимали только со стажем работы. Таким образом Татьяна оказалась на журналистском факультете МГУ. После окончания журфака МГУ у Татьяны были все основания продолжить научную работу в аспирантуре. Но случилось, что в это время в Германии, в издательстве «Посев», публикуют фрагменты книги ее отца «Новое назначение», и научная академическая карьера его дочери завершается. Кстати, Татьяна очень трепетно относилась к отцу, защищала его даже от глупых нападок, и написала о нем одно из лучших своих стихотворений «Снова, снова снится папа»:

Снова, снова снится папа,

Вот уже который день…

Вечное пальто из драпа,

Длинное,

эпохи РАППа.

Я кричу: ‘Берет надень!’

Но глядят уже из Леты

Сверлышки любимых глаз.

Нос картошкой. Сигареты.

‘Изменяются портреты’, —

Повторяю в черный час.

На морозе папа-холмик…

Я скажу

чужим

словам:

— Был он ерник, и затворник,

И невесть чего поборник,

Но судить его — не вам!

Татьяна начинает работать библиотекарем во Всесоюзной Государственной библиотеке иностранной литературы, где директором работала ее тетя –Маргарита Ивановна Рудомино.

Возможно здесь родилось стихотворение «Библиотекарша»:

В библиотечных подвалах

запах нечитаных книг.

Лепет старушек бывалых,

сгорбленных, но не усталых.

Чести застенчивый лик.

 

Глупому мальчику тылом

этот неяркий подвал

кажется, заводью с илом.

Говором мягким и милым

голос ему отвечал:

 

– Вы как с разинутым клювом

зимний галчонок сейчас.

Я не смогла стеклодувом

стать, но я книгу найду вам

может быть, выйдет из вас.

 

Вот - переплавьте осколок!

Номер поставлю в тетрадь...

День мой прекрасен и долог,

Надо по вторникам с полок

тряпочкой пыль вытирать.

Тетю скоро вышвырнули с работы, освобождая место для дочери Председателя Совета министров СССР А.Н. Косыгина. Принципиальная Татьяна тоже ушла из библиотеки, занималась разбором архива отца, начала работать в журнале «Вопросы литературы». А в 1990 году ВГБИЛ было присвоено имя Рудомино. «Бывает же так! Сначала выгнали, а теперь вот обессмертили! — говорила Бек. — Никогда нельзя отчаиваться». И смеялась.

А из души рвалось другое:

 

Боже! Самодовольные рожи,

Как вы цедите жизнь из ковша,

Знать не зная, что боль - это дрожжи,

На которых восходит душа.

 

Даже ливень, хлеставший без краю,

Вы собрали в хозяйственный таз.

...Понимаете:

я умираю

От стыда, что похожа на вас!

 

Или вот это:

Я буду старой, буду белой,

Глухой, нелепой, неумелой,

Дающей лишние советы, (

Ну, словом, брошка и штиблеты.

 

А все-таки я буду сильной!

Глухой к обидам и двужильной.

Не на трибуне тары-бары,

А на бумаге мемуары.

 

Да! Независимо от моды

Я воссоздам вот эти годы

Безжалостно, сердечно, сухо...

Я буду честная старуха.

Друзья удивлялись, как она все успевает. Работала колумнистом в «Общей газете» и «Независимой газете», а также была творческим мастером в поэтическом семинаре Литературного института, переводила датских поэтов, посещала поэтические праздники, была ведущей фестиваля «Молодые звезды Москвы». Представляла молодых поэтов – Сергея Гандлевского, Игоря Болычева, Евгения Степанова, Полину (Ольгу) Иванову и др., сотрудничала со многими журналами, входила в секретариат Союза писателей Москвы, являлась членом Русского ПЕН-центра, выпускала свои сборники поэзии, которые всегда разлетались мгновенно.

Таким образом, фигура Татьяны Бек сыграла важную роль в современном литературном процессе. Её деятельность – это не только яркие и искренние стихотворения, но и литературоведческие и критические работы.

Поэзия — это особое искусство. И поэт – человек редкий с повышенной обостренностью чувств. Вот как сама Татьяна Бек рассуждает о поэтах: «Есть поэты постоянно ровного горения – например, Александр Кушнер, который, насколько я знаю, почти каждый день пишет стихи. Какое бы ни было у него душевное состояние, он его фиксирует. Я всегда писала, как пишется, как Бог на душу положит, – будто диктовалось сверху или накатывалось волнами извне».

Она очень серьезно относилась к творчеству и считалась мастером своего дела. В ее напряженных, исповедальных стихах звучали искренность и честность. Такой она и была в жизни. В стихах она максимально тонко и достоверно могла выразить трагический надлом души лирической героине. Одно из сильных ее стихотворений:

«За семью морями и за семью холмами...»

Это как в сказке. А на деле — очень далёко —

Ты, которого я посылала к такой-то маме, —

Как тебе там? Тут — одиноко.

Я твои письма читаю, врубивши радио,

Напялив узбекский халат и не чуя дыма,

Идущего с кухни, где подгорело варево:

Груши из братского Крыма

С добавкою цедры, сахара и ванили...

Что ж, выключу газ на плите, радио и рефлексию.

Просто: жили-были, сплелись ветвями, а ствол срубили.

Предлагаешь иную версию?

Дай мне срок: соберусь мозгами и силами —

Соберу пожитки, и вброд — через известный поток.

За семью морями, холмами, могилами

Ты меня жди. Я уже скоро, браток.

Привыкай — разворачивай — режь —

Отрывайся — таи — не тревожь.

Я устала от ваших депеш.

Я устрою дебош.

Не хватало, чтоб дух лебезил!

И — как спьяну, дрожа —

Я булыжник швырну в лимузин,

Проезжающий мимо бомжа.

Обожаю сей град,

При чужих ненаглядный стократ.

В память детскую, как в конуру,

Как дворняга, забьюсь — и умру.

 

Татьяна Бек – поэт с чистой совестью и обнаженным нервом. Она знала, что сказать и как.

Е. Евтушенко назвал ее святой. Евгений Степанов сказал о Татьяне Бек, что общаться с ней было великой роскошью. Сегодня читать ее стало тоже великой роскошью. Не упустите свой шанс…