Василию Федорову – 100 лет

«Так от звезды, давно погибшей, ещё идет к нам теплый свет»...

Сегодня отмечают 100-летие выдающегося поэта Василия Дмитриевича Фёдорова (1918—1984). Его стихи отличаются афористичностью: «Не удивляйся, что умрешь. Дивись тому, что ты живешь», «И я когда-то думал, что седые не любят, не тоскуют, не грустят. Я думал, что седые, как святые, на женщин и на девушек глядят…», «По главной сути жизнь проста: ее уста… его уста», «Все испытав, мы знаем с вами, что в дни психических атак, сердца, не занятые нами, не мешкая, займет наш враг. Займет, сводя все те же счеты, займет, засядет, нас разя… Сердца, ведь это же — высоты, которых отдавать нельзя», «История устала от войны, но от борьбы с войною не устанет!»; «— Я за искусство левое. А ты? — За левое... Но не левее сердца», «Природа и сама стремится к совершенству, не мучайте ее, а помогайте ей!»… О чем бы он ни писал – это всегда о любви: о любви к Женщине, к Родине, о любви к своему делу и ко времени, в котором довелось жить. Поэзия Федорова умная, мудрая, лишенная всякой навязчивой дидактики, проникновенная и тонкая. Через все творчество пронес он чувство Родины, был певцом возвышенного, нетленной красоты как в природе, так и в душе человека. Яркие стихи В. Фёдорова нашли своего читателя, гражданская лирика поэта широко известна в России и за рубежом.

Василий Дмитриевич Фёдоров родился 23 февраля 1918 года по старому стилю в нынешнем городе Кемерово на территории его левобережной части. На момент его рождения это была территория волостного села Усть-Искитимского (Щегловского) Кузнецкого уезда Томской губернии. В свидетельстве о рождении указано 23 февраля 1918 года. В дипломе Новосибирского авиатехникума, выданном 1 июля 1938 года, дата рождения указана по новому стилю: 7 марта 1918 года. В более поздних документах (паспорт, свидетельство о рождении, военный билет) стоит дата рождения 23 февраля 1918 года. Детство и юность поэта прошли в деревне Марьевка (с 1943 года в составе Яйского района Кемеровской области). Из автобиографии: «Родился я в городе Кемерово в 1918 году не то 23 февраля, не то 7 марта. При получении паспорта на мой запрос мне выслали метрику с мартовской датой, а несколько лет назад - с февральской. Дело в том, что календарная поправка была внесена в год моего рождения, когда к Сибири орудовали Колчак и генерал Гайда, которые советских установлений, разумеется, не признавали. Одним словом, впредь до выяснения имею два праздника и промежуток между ними… Рождённый в городе, считаю себя целиком деревенским. Мне и года не было, когда семья, в которой я был девятым ребенком, переехала в деревню. Прокормить такую ораву в городе рабочему-каменщику в то время не было никакой возможности. Почти ничего не строили, только разрушали. А в деревне и у отца, и у матери были родственники. Поздней мне было странно слышать разговоры о городе. Я даже не представлял, что можно было жить где-то, кроме Марьевки. Она и поныне стоит на высоком берегу древнего русла. Под нею - озеро, за озером - заливные луга, да лугами - быстрая пескарёвая река, за рекой - лес и далёкий туман»...

Отец, Дмитрий Харитонович Фёдоров (1880–1923), работал каменщиком. Одним из объектов его кладки второй половины 1900-х годов была «высокая кирпичная труба электростанции» в Анжеро-Судженске, которую было видно из окна их дома. Позднее работал на Шахте Михельсона подземным рабочим. Подземная работа ему не нравилась, но в школу брали только детей тех рабочих, кто работал на подземных работах. Старший сын Андрей выучился и стал волостным писарем в Анжеро-Судженске. Из очерка «О себе и близких»: «Дмитрий Харитонович любил бороться, драться на кулачках, играть в карты и орла, но его самой главной страстью были лошади. Оказывается, вдобавок к азартным играм, кулачным боям и увлечению лошадьми отец любил ещё и красивые слова. Зипун, и без того слово нерусское, он называл хламидой». В 1922 году Д. Х. Фёдоров уехал из Марьевки на заработки в Анжеро-Судженск и скоропостижно умер там от тифа. Мама, Ульяна Наумовна Фёдорова, урождённая Кириллова (1881–1963), домохозяйка, у неё был хороший голос, знала много народных песен, в том числе свадебно-обрядовых. «Отца, Дмитрия Харитоновича, помню смутно. Через несколько лет после переезда в Марьевку, успев дать мне ещё двух братьев, отец умер от тифа. По рассказам старших, он был весёлым человеком. Любил азартные игры, кулачные бои и красивые слова. Мать с умилением рассказывала, как при переезде в деревню он, неграмотный, по верстовым столбам таёжного тракта ухитрялся узнавать, сколько проехали. Сама она не умела и этого, тем не менее, её влияние на меня в смысле поэзии было большим. У неё был хороший голос, а память хранила множество народных песен, даже таких, которых не смог потом найти ни в одном из песенников, ни в одном из фольклорных сборников».

Возвращение семьи Фёдоровых в д. Марьевка в 1919 году было вызвано гражданской войной, возможной мобилизацией отца, восстанием белочехов, отсутствием работы для отца-каменщика. Кемеровский период жизни семьи описан Фёдоровым в очерке «О себе и близких», новелле «Мои метаморфозы» из книги «Сны поэта», автобиографической поэме «Седьмое небо». С 1919 по 1934 год В. Д. Фёдоров жил в деревне Марьевке. Читать научился до школы, стихи сочинял ещё в начальной школе. Сочинительством стихов, частушек, басен занимались старшие братья Пётр, Иван и младший брат Иннокентий: «Читать я научился до школы, а писать — до того, как прикоснулся к чистой бумаге. Случилось это от большой нужды. У меня не было своих валенок, приходилось сидеть на полатях, смотреть сверху и слушать, как старшие торопливо готовили уроки, чтобы поскорее убежать на улицу. А писал я пальцем по воздуху, чаще всего в темноте или полумраке. Слово, написанное таким образом, долго светилось перед глазами. Тогда же я сочинил первое стихотворение. Оно было о поморах. Многие, более поздние, забыл, а начало первого помню:

Плывет моряк по морю,

И станет он тужить:

Неужто на той льдине

Ему придется жить?

Желание сочинять стихи пришло не случайно. Их сочинял брат Петр, да и другие грешили тем же… Все новые стихи брат прочитывал в семейном кругу, а уж потом уходил с ними к своим товарищам. Братьям же, Петру и Андрею, я обязан ранним знакомством с настоящей литературой: с Пушкиным, Лермонтовым, Байроном, Купером, Лонгфелло. Ставшие вскоре комсомольскими, а потом партийными работниками, призванными в города, они торопились восполнить недостаток образования. Если в разговоре с ними какой-нибудь эрудит называл неизвестного писателя, поэта, они по-крестьянски старались не подать вида, что не знают их, зато в тот же вечер шли в библиотеку. В отпуск братья приезжали с тюками разнообразных книг, которые потом оседали в нашем доме».

С 1926 по 1930 годы учился в Марьевской четырёхклассной начальной школе. С 1930 по 1932 год (5 и 6 классы) учился в Жарковской школе колхозной молодёжи. Из автобиографии: «Детству и отрочеству я обязан многими впечатлениями, которые в моей жизни имели потом большое значение. Впрочем, такого понятия, как отрочество, у нас в деревне вовсе не было. Из детства мы, деревенские мальчишки, перескакивали прямо в юность. А до скачка успевали пройти добрую школу труда. Мне довелось боронить, пахать, вить веревки, работать колхозным водовозом, учетчиком МТФ, младшим счетоводом, кассиром колхоза, помощником бригадира и даже… золотоискателем. Весной 1932 года я закончил шесть классов школы колхозной молодежи, а учиться в седьмом не стало возможности. Нашу немудрящую кормежку и общежитие раньше оплачивал Анжеро-Судженский горсовет, а делать это в новом году отказался. Тогда я решил махнуть в Томский железнодорожный техникум, но тут передо мной встало препятствие: мне не хватало почти четырех лет».

С лета 1934 года Василий Федоров жил в г. Новосибирске, учился в Новосибирском машиностроительном техникуме, в котором на два года раньше учился его брат Иван. С января 1937 года техникум был переименован в Новосибирский авиационный техникум. Диплом об окончании техникума был выдан 1 июля 1938 года. Во время учёбы в техникуме В. Д. Фёдоров дополнительно с 1936 года учился в лётной школе при Новосибирском аэроклубе, умел летать на учебном самолёте По-2, биплане, созданном советским авиаконструктором Н. Н. Поликарповым и ставшем учебным самолётом аэроклубов в 1930-е годы. После окончания Новосибирского авиатехникума он был направлен на Иркутский авиационный завод имени Сталина. С июля 1938 г. по март 1941 г. проживал в городе Иркутске.

Первым опубликованным стихотворением Василия Фёдорова было «К матери». Было это 18 января 1940 года в иркутской областной газете «Советская молодёжь». Стихи и очерки публиковались в заводской многотиражной газете «Сталинец» Иркутского авиазавода. Из воспоминаний друга юности поэта и художника Д. Цветкова: в изголовье кровати была полочка с книгами, на которой стояли стихи А. Блока и С. Надсона, однотомник Шиллера, однотомник Лермонтова, «Мартин Иден» Джека Лондона. Из воспоминаний В. Стародумова: «Библиотечка у него была небольшая, состоявшая из любимых им авторов: Щипачёва, Гейне, Гёте. Особенно он любил Надсона, томик которого часто таскал с собой. Говаривал: «Не прав Маяковский, отзываясь о Надсоне пренебрежительно. Знаменательным событием в жизни нашего заводского литобъединения было проведение первого литературного конкурса, жюри которого возглавлял Иван Иванович Молчанов-Сибирский и Игорь Урманов. На этом конкурсе одну из премий поделили пополам Василий Фёдоров и Алексей Куделькин» Из воспоминаний друзей юности В. Стародумова и Д. Цветкова Василий Фёдоров любил не только чтение и театр: любил заниматься физкультурой, «был активнейшим комсомольцем, членом бюро Ленинского РК ВЛКСМ Иркутска. Агитатором, зачинателем многих комсомольских дел. Он хорошо ходил на лыжах, любил музыку, танцы, весёлые кинофильмы. Но больше всего Вася любил читать. Он знал на память множество стихов наших классиков, восхищался Чайльд Гарольдом Байрона и сам писал очень много на одном дыхании, на случайных листках бумаги, коробках папирос, на полях газет. Даже стена в общежитии, где стояла его железная кровать, была испещрена рифмами».

С апреля 1941 по август 1947 года В. Д. Фёдоров жил в Новосибирске, работал на Новосибирском авиационном заводе № 153 им. Валерия Чкалова в цехе № 42 технологом, старшим мастером. В 1941 году Василий Фёдоров написал заявление в военкомат об отправке на фронт, но мастера-технологи авиационного завода нужны были в тылу. До войны и во время её доводилось строить бомбардировщики Петлякова и истребители Яковлева. В середине 1940-х годов появляются первые публикации в серьёзных журналах, были изданы отдельные книги поэзии и прозы. В. Д. Фёдоров получил рекомендацию от Новосибирской писательской организации и в 1945 году поступил на заочное отделение Литературного института им. Горького в Москве. «В Новосибирске я познакомился с профессиональными поэтами и прозаиками. Там я начал печататься в журнале «Сибирские огни», а в 1947 году издал первую книжицу «Лирическую трилогию», состоящую из трёх небольших поэм. Вторая же книга стихов вышла только через восемь лет. На это были свои грустные причины. На Первом совещании молодых писателей я был хорошо принят семинаром Николая Асеева. Тогда же познакомился с Александром Твардовским, который, прочитав «Марьевскую летопись», сказал: «Отрадно». После этого меня охотно перевели с заочного на очное отделение Литературного института. Мое имя начали одобрительно упоминать в столичных газетах. А по окончании института отказали в дипломе. Правда, вскоре без моей просьбы поставили мне тройку за творчество и диплом выдали, не столь торжественно, как другим, но выдали». На занятиях очного отделения познакомился с Ларисой Фёдоровной Быковой (20.01.1915 – 10.02.1994 г.). Однокурсники Литинститута Василий Фёдоров и Лариса Быкова сидели за одной партой, поженились в 1949 году. Семья Василия и Ларисы Фёдоровых после окончания Литинститута постоянно проживала в Москве.

В 1950 году Фёдоров окончил Литературный институт им. М. Горького. В 1955 году вышла его вторая книга – «Лесные родники», в том же году – «Марьевские звезды», в 1958 году – «Дикий мед» и «Белая роща». Две книги Василия Фёдорова – «Третьи петухи» (1966 год) и «Седьмое небо» – удостоены Государственной премии РСФСР им. М. Горького 1968 года. Василий Дмитриевич является автором семи прозаических книг: книги очерков «Золотые звенья» (1947) и «На Белой Гриве» (1947); повести «Зрелость» (1953) и «Добровольцы» (1955); книги литературно-критических статей «Поиск прекрасного» (1970) и «Наше время такое» (1973); цикл новелл «Сны поэта» (1989). Повесть «Светлый залив» (1952) опубликована посмертно в журнале «Молодая гвардия» за 1986 год. В. Д. Фёдоров является автором сорока пяти прижизненных поэтических книг, а также двухтомного (1970), трёхтомного (1975-1976), пятитомного (1987-1989) собраний сочинений и собрания сочинений в одном томе В. Д. Фёдорова (1998).

В 1960-1980-е годы В. Д. Фёдоров много занимался общественной деятельностью. Секретарь правления Союза писателей РСФСР, член редакционных советов издательств «Художественная литература», «Современник», «Советская Россия», член редколлегии журнала «Молодая гвардия». Фёдоров помог многим молодым поэтам выпустить в свет первые книги. Его книга статей «Наше время такое...» (1973) впечатляет уже перечнем поэтов, о которых пишет автор: А.Пушкин, В.Гете, Н.Некрасов, С.Есенин, А.Твардовский, Л.Мартынов, Н.Рыленков, Д.Кугультинов, А.Яшин, Ю.Друнина, В.Боков, О.Фокина и др. О широте и глубине интересов Фёдорова свидетельствует и его работа как переводчика. Значительным вкладом в русскую литературу явились его переводы классиков Востока И.Насими и А.Навои. Фёдоров перевел также стихи поэтов Украины (Ю.Герасименко, С.Мушник, В.Бондарь), Кавказа и Закавказья (А.Исаакян, А.Граши, М.Геттуев), Прибалтики (Я.Райнис, А.Таммсааре), Болгарии (Л.Стефанова, Д.Методиев, П.Матеев), Венгрии (А.Мезеи), Испании (Р.Альберти) и др. Произведения Фёдорова переведены на 15 иностранных языков: албанский, английский, болгарский, венгерский, испанский, китайский, немецкий, польский, румынский, сербохорватский, словацкий, украинский, французский, чешский, шведский. Профессиональными композиторами и бардами созданы песни на его стихотворения. Лауреат двух Государственных премий СССР (1979) и РСФСР (1968), он ещё при жизни был признан читателями и критиками классиком советской литературы. Василий Фёдоров награжден тремя орденами: двумя – Трудового Красного Знамени и орденом Октябрьской революции.

В июле-декабре 1982 года врачи г. Кемерово спасли поэту жизнь (две полостных операции, инфаркт). Курс реабилитации поэт прошёл в санатории «Сосновый бор» под Кемерово. 2 декабря 1982 года Фёдоров с супругой уехали домой в Москву. Умер поэт 19 апреля 1984 в Ессентуках, похоронен 24 апреля 1984 года в Москве на Кунцевском кладбище. Жизнь Василия Дмитриевича оборвалась на взлете, в то время, когда его поэзия обрела классическую отточенность формы, эпическую широту, мудрый философский свет. Но и сейчас его бессмертная поэзия, озарённая дыханием правды, чистоты, безмерной любви к своему народу, к Великой России жива и находит свой отклик в душах людей, которые чтят память выдающегося поэта.

На родине поэта, в селе Марьевка открыт литературно-мемориальный музей Василия Фёдорова. Основной фонд музея состоит из личных вещей и книг, которые передала его жена. Музей им. Федорова также открыт в Марьевской общеобразовательной школе. В его честь названа библиотека в Кемерово - областная научная библиотека имени В. Д. Фёдорова. Начиная с 1985 года, 19 апреля на Назаркиной горе проходит ежегодный день памяти поэта-земляка «Фёдоровские чтения», на которых собирается множество почитателей таланта В.Федорова. В феврале проводятся малые чтения, которые включают в себя конкурсы чтецов, викторины о жизни и творчестве Василия Дмитриевича, литературные гостиные. Решением губернатора Кемеровской области утверждены литературные премии им. В.Д. Фёдорова. У Василия Фёдорова всегда было много поклонников его поэзии при жизни, есть они и сейчас.

О нём говорили как о «крупнейшем поэте наших дней, выдающемся мастере русского стиха» (Юрий Прокушев), называли «подлинно русским национальным поэтом» (Михаил Луконин), поэтом «самобытным», Пётр Проскурин писал: «В современной поэзии нахожу отраду в поэзии Н. Рубцова и В. Фёдорова». Юрий Прокушев: «Его стихи и поэмы по силе драматизма, образности, эмоциональной напряжённости более всего созвучны эпическому дыханию шолоховской прозы».

Егор Исаев, поэт: «В нём было много народного, он весь народный человек. Слушайте – как он умел переживать! Как он умел чувствовать! Даже не умел, а чувствовал историю. Чувствовал историю народа, как биографию человека. Понимаете, он – философ! Философ по натуре. О нём говоришь – и живёшь, такой он был неповторимый, такой сибирский».

Святослав Фёдоров: «Когда читаешь сокровенные строки одного из крупнейших поэтов уходящего двадцатого века Василия Фёдорова, не перестаёшь удивляться его гражданскому мужеству, человеческой мудрости, сыновней верности и неистощимой любви к России. Истинных патриотов много. Чтобы по- настоящему возродить Россию, им надо только объединиться. В этом поможет честное, обжигающее душу поэтическое слово Василия Фёдорова».

М. Светлов написал:

Наполнен стих его таёжной силой.

Резки черты сурового чела.

Его широкая Сибирь благословила,

Поэтом быть с рожденья обрекла!

Наша уральская поэтесса Л. Татьяничева посвятила ему стихотворение «Ледокол»:

Многометровыми вымощен льдами

Путь на Северный полюс.

И бурлит океан под ногами,

Лапищей бьёт, озлобясь.

Быть ледоколом рискованно-трудно.

Как на войне, в окруженье,

Ежеминутно, ежесекундно

Надо вести сраженье.

Зорко следить,

Чтоб корабль не смогли бы

В ловушку загнать торосы.

Надо дробить эти чертовы глыбы,

Белые, как альбиносы.

Не ждать,

Когда сумрачных волн громады

Смирено поклонятся в пояс.

Идти, чтоб потом кораблей армады

На Северный двинулись полюс.

Быть ледоколом –

Прекрасная должность!

И, как надлежит поэту,

Презрев бескрылую осторожность,

Вы службу выбрали эту!

Вспомним стихи юбиляра:

Сердца

Все испытав,

Мы знаем сами,

Что в дни психических атак

Сердца, не занятые нами,

Не мешкая займет наш враг,

Займет, сводя все те же счеты,

Займет, засядет,

Нас разя...

Сердца!

Да это же высоты,

Которых отдавать нельзя.

* * *

Я понимаю нетерпенье

От жизни

Ждущих

Больших благ.

Что было жизнью поколенья,

То для эпохи

Только шаг.

Солдатам на войне,

Считавшим

Последним фронтом

Каждый фронт,

Перед рывком

К земле припавшим,

Казался близким горизонт.

Всё вынесли:

Борьбу,

Лишенья,

А мир, от всех утрат седой,

Он все еще несовершенен,

Он все еще кипит враждой.

Себя

Кому же неохота

Приходом счастья наградить!

Еще не кончена работа,

Еще душа полна заботы,

Но срок —

И надо уходить...

Живых

Живое нетерпенье

Так близко

И понятно так.

Что было жизнью поколенья,

То для эпохи

Только шаг.

И мы живем,

Уже забывши,

Трудами тех,

Кого уж нет.

Так от звезды,

Давно погибшей,

Еще идет к нам

Теплый свет.

* * *

Верю в жизнь, но такую,

Чтоб как реки — с разливом…

Загрущу,

Затоскую,

Если стану счастливым.

Если стану счастливым,

Если стану спокойным,

Если стану ленивым,

Для борьбы недостойным.

От полдневной истомы,

От вечерней прохлады,

От уютного дома,

От цветущего сада

Унесут меня с топотом

Кони огненной масти…

Пропадай оно пропадом,

Мое тихое счастье!

Совесть

Упадет голова –

Не на плаху, –

На стол упадет,

И уже зашумят,

Загалдят,

Завздыхают:

Дескать, этот устал,

Он уже не дойдет...

Между тем

Голова отдыхает.

В темноте головы моей

Тихая всходит луна,

Всходит, светит она,

Как волшебное око.

Вот и ночь сметена,

Вот и жизнь мне видна,

А по ней

Голубая дорога.

И по той, голубой,

Как бывало, спешит налегке,

Пыль метя подолом,

Пригибая березки,

Моя мама...

О, мама!–

В мужском пиджаке,

Что когда–то старшой

Посылал ей из Томска.

Через тысячи верст,

Через реки, откосы и рвы

Моя мама идет,

Из могилы восставши,

До Москвы,

До косматой моей головы,

Под веселый шумок

На ладони упавшей.

Моя мама идет

Приласкать,

Поругать,

Ободрить,

Прошуметь надо мной

Вековыми лесами.

Только мама

Не может уже говорить,

Мама что–то кричит мне

Большими глазами.

Что ты, мама?!

Зачем ты надела

Тот старый пиджак?

Ах, не то говорю!

Раз из тьмы непроглядной

Вышла ты,

Значит, делаю что–то не так,

Значит, что–то

Со мною неладно.

Счастья нет.

Да и что оно!

Мне бы хватило его,

Порасчетливей будь я

Да будь терпеливей.

Горько мне оттого,

Что еще никого

На земле я

Не сделал счастливей.

Никого!

Ни тебя

За большую твою доброту,

И не тех, что любил я

Любовью земною,

И не тех, что несли мне

Свою красоту,

И не ту, что мне стала женою.

Никого!

А ведь сердце

Веселое миру я нес

И душой не кривил

И ходил только прямо.

Ну, а если я мир

Не избавил от слез,

Не избавил родных,

То зачем же я,

Мама?..

А стихи!..

Что стихи?!

Нынче многие пишут стихи,

Пишут слишком легко,

Пишут слишком уж складно.

Слышишь, мама,

В Сибири поют петухи,

А тебе далеко

Возвращаться обратно.

Упадет голова –

Не на плаху, –

На тихую грусть.

И пока отшумят,

Отгалдят,

Отвздыхают –

Нагрущусь,

Настыжусь,

Во весь рост поднимусь,

Отряхнусь

И опять зашагаю!

Другу

Не удивляйся,

Что умрешь.

Дивись тому,

Что ты живешь.

Дивись тому,

Что к сердцу близко

Однажды ночью голубой

Горячая упала искра

И стала на земле тобой.

Не скифом

И не печенегом,

Минуя сотни скорбных вех,

Ты сразу гордым человеком

Явился

В наш двадцатый век.

- Мы - люди.

Нас легко обидеть.-

Но ты подумал ли хоть раз,

Что я бы мог и не увидеть,

Мой друг,

Твоих печальных глаз?

Нас, гордых,

Жизнь не стала нежить,

Нам горький выдался посол.

Мы люди,

Нас легко утешить

Напоминаньем больших зол.

В любви,

В крови,

В огне боренья,

Со славой тех, кто первым пал,

Сменялись,

Гибли поколенья

За это все, что ты застал.

Все чудо:

Солнце, весны, зимы.

И звезды, и трава, и лес.

Все чудо!

И глаза любимой -

Две тайны

Двух земных чудес.

Да будь я камнем от рожденья,

Я б в жажде все одолевать

Прошел все муки превращенья,

Чтоб только

Человеком стать.

Не удивляйся,

Что умрешь.

Дивись тому,

Что ты живешь.

* * *

Как в чаще,

В юности тревожной,

Не глядя слишком далеко,

О жизни думается сложно,

А совершается легко.

Зато теперь,

Как в старой роще,

Просторней стало и видней.

О жизни думается проще,

А совершается трудней.

* * *

Мы спорили

0 смысле красоты,

И он сказал с наивностью младенца:

– Я за искусство левое. А ты?

– За левое...

Но не левее сердца.

* * *

Не бойтесь гневных,

Бойтесь добреньких;

Не бойтесь скорбных,

Бойтесь скорбненьких.

Несчастненькие

Им под стать.

Всегда с глазами смутно–красными,

Чтоб никому не помогать,

Они прикинутся несчастными.

Заметив

Слезный блеск в зрачках,

Не доверяйте им

Ни чуточку...

Я, попадавший к ним на удочку,

Порвал все губы

На крючках.

* * *

Любовью,

Гневом

Сердце мая,

Людей привык я разделять

На тех, которых я не знаю,

И тех, которых смог узнать.

И этих,

Что узнал поближе,

Я, приглядевшись,

Так делю:

Одних до радости люблю,

Других до боли ненавижу.

* * *

Любовь мне –

Как блистание

Звезды над миром зла.

Любовь мне –

Как признание

На добрые дела.

Чтоб мир

Отмылся дочиста,

Душа тревогу бьет.

Любовь мне –

Как пророчество,

Зовущее вперед.

Любовь –

Как жажда истины,

Как право есть и пить.

Я, может быть,

Единственный,

Умеющий любить.

* * *

По главной сути

Жизнь проста:

Ее уста...

Его уста...

Она проста

По доброй сути,

Пусть только грудь

Прильнет ко груди.

Весь смысл ее

И мудр и прост,

Как стебелька

Весенний рост.

А кровь солдат?

А боль солдатки?

А стронций

В куще облаков?

То всё ошибки,

Всё накладки

И заблуждения

Веков.

А жизни суть,

Она проста:

Ее уста,

Его уста...

* * *

Еще недавно нам вдвоем

Так хорошо и складно пелось.

Но вот гляжу в лицо твое

И думаю:

Куда все делось?

Но память прошлое хранит,

Душа моя к тебе стремится...

Так, вздрогнув,

Все еще летит

Убитая в полете птица.

* * *

Семнадцать...

Двадцать...

В годы те,

Что понимал я в красоте?!

Румянца ль видя густоту

Иль бровь, приподнятую круто,

Я счастлив был,

Я красоту

С беспечной молодостью путал.

Теперь мне далеко за тридцать,

И потому тоскливей пса

Бездомного

Гляжу я в лица,

Ищу любимые глаза.

Ровесниц вижу увяданье,

Уже не юности расцвет,

А пережитого страданья

Милей мне

Благородный след.

Давно забылись

Дни свиданий,

Но то стыдливей, то бойчей

Свет запоздалых ожиданий

Все светится в глуби очей.

Румянец спал

Пыльцой цветочной,

И бровь не просто приподнять.

Та красота была непрочной,

А эта...

Эту не отнять.

* * *

Прощай!

Нам слез не лить

От горя и отчаянья.

Быть нежной,

Доброй быть

Не надо на прощанье.

Прощай!

Не буду ждать,

Не ждать - душе честнее.

Не надо целовать,

Пусть сердце очерствеет.

Надеждой

Не делись,

Оставь без лишней ноши,

Хорошей не кажись,

Останься нехорошей!

Так можно все внушить,

Поверить в святость ада,

А люди будут жить

И думать:

Так и надо.

* * *

Знакомо,

Как старинный сказ,

Уходят женщины от нас.

Они уходят

И уносят

Холодный блеск

Холодных глаз.

Была нежна

И влюблена,

Была так долго

Мной пьяна.

Так неужель

В ней не осталось

Ни капли

Моего вина?

Зачем любить?

Зачем гореть?

Зачем в глаза

Другой глядеть?

Увы! Уму непостижимы

Две тайны:

Женщина и смерть!

* * *

Все в памяти,

И все - живое,

И обо всем душа болит.

Иду ли по лесу, где хвоя,

Как море южное, шумит;

На пень ли старый там присяду,

Качнется ль надо мной сосна, -

Все чудится, что где-то рядом

И берег тот,

И та волна.

И ты,

Чье повторяю имя,

Почудишься невдалеке.

Волна к волне…

И ты меж ними

Качаешься, как в гамаке.

Все дорого,

Все сердцу близко!

И если дрогнет мокрый куст,

Мне кажутся лесные брызги

Солоноватыми на вкус.

* * *

Вот попробуй

И душу вырази,

Если ночью,

И ночь не впрок,

У соседа

На строгой привязи

Плачем плачет

Малый щенок.

Отучают его

От радостей,

Приучают

В страхе ночей

К дикой злости,

К волчьей зубастости,

А щенок не поймет

Зачем.

Ты на злость

Его не натаскивай,

Ржавой цепью

Его не бей.

Я ведь знаю щенка,

Он ласковый,

Ищет дружбы

У всех людей.

Мой Варяг,

Это, брат, собачище,

Да и то не бывал

В цепях.

У меня собаки

В товарищах,

И щенки у меня

В друзьях.

Ночь холодная

Пасть раззявила.

Ты не плачь, щенок,—

Сам реву...

Я убью

Твоего хозяина,

Цепь железную

Разорву.

* * *

Беспокойно.

Дома не сидится.

Ухожу в окрестные леса.

Радуюсь деревьям,

Травам,

Птицам...

Чудеса!

Ей–богу, чудеса!

Песни птичьи

Заманили в дебри,

К вековому дубу привели.

Что ты знаешь

О таком шедевре

Истинной художницы –

Земли?

Может быть,

Под золотою грудой

Этих листьев

С мезозойских лет

Затаилось

И таится чудо,

Так и не рожденное на свет.

* * *

Говорят,

Что красоты не стало.

И река, и берега в снегу.

Полыхают ветки краснотала

На крутом

На белом берегу.

Холодно.

Безоблачно.

Бесстрастно.

Приутихли даже ветерки.

Среди белых кружев

Так прекрасно

Незастывшее лицо реки.

Все как в сказке:

Сгубленная злыми,

Принявшими самый добрый вид,

Между берегами снеговыми

Мертвою царевною лежит.

Никого вокруг себя не вижу.

Только я,

Наполнив болью грудь,

Только я один сегодня вышел

Проводить ее в последний путь.

Только я один ее утрачу,

День запомнив этот и число,

Только я один стою и плачу,

Будто мне

Опять не повезло.

* * *

Да Винчи говорил:

Когда вы захотите

Какой-нибудь реке

Дать новый,

Лучший путь,

Вы как бы

У самой реки спросите,

Куда б она сама

Хотела повернуть.

Мысль Леонардо!

Обновись, и шествуй,

И вечно торжествуй

На родине моей.

Природа и сама

Стремится

К совершенству.

Не мучайте ее,

А помогайте ей!

* * *

Бог весть,

От культа ль нам дались

Слова решительные,

Вроде

Крутого слова: «Покорись!»

И это о родной природе?!

О, мы творим,

Преображаем!

Но почему ж

Врага грубей

Мы поминутно угрожаем

Извечной матери своей?!

Чтобы себя и мир спасти,

Нам нужно, не теряя годы,

Забыть все культы

И ввести

Непогрешимый

Культ природы.

* * *

Когда-то здесь

Гуляли дрофы,

Бизоньи тучились стада.

Страшны бывают катастрофы,

Опасней тихая беда,

Опасней зло,

Что не всесветно,

Не поражающее глаз,

То зло,

Что входит незаметно,

То, что людей

Не губит враз.

Мы при любом,

Хоть малом, лихо

В стозвонные набаты бьем,

А при беде, вошедшей тихо,

Все терпим

И чего-то ждем.

То зло

Меж тем

Войдет в доверье.

Когда ж созреет приговор,

То зло нас губит,

Как Сальери,

Ведущий умный разговор.

Пророчество

Я жить

И мыслить устаю.

Я, сделав шаг

От легкой грусти

В мир

Ужасающих предчувствий,

Над черной бездною стою.

Меня охватывает дрожь,

Когда смотрю

В провал заклятый.

О, человечество,

Куда ты,

Куда ты, милое,

Идешь?

Меня охватывает страх.

Небрежно

К собственному дому,

Ты к счастью

Не пришло земному,

Что ж ищешь ты

В других мирах?

Меня охватывает гнев.

Утраты восполняя скудно,

Ты истребляешь

Безрассудно

Природы

Вековой посев.

Меня еще тряхнет не раз.

Ты жадное,

Алкая пищи,

Глядишь на мир,

Как жирный нищий,

Украдкой

Евший про запас.

Земли

Не вечна благодать.

Когда далекого потомка

Ты пустишь по миру

С котомкой,

Ей будет

Нечего подать.

Прости

Настойчивость мою.

Уже в плену

Тех дальних сроков.

Твой самый добрый

Из пророков,

Я жить

И мыслить устаю.

Слово

От беды к беде,

От боя к бою,

От большого до большого дня —

Кто сказал,

Что нам легко с тобою,

Дорогая Родина моя!

Мы выносим бремя вековое,

Мировое побеждаем зло,

Потому и слово трудовое

В честный стих

Ложится тяжело.

Я словам

Не всяким доверяю.

Прежде чем доверить душу им,

Я слова на крепость проверяю,

Выверяю именем твоим.

Чтобы смертью скорой

Не почить им,

Я препоручаю чувства,

Мысль

Тем словам,

Что не за чаепитьем,

А в труде нелегком родились.

Только тем,

Что поднялись из глубей

Доброй человеческой души,

Нынче не до мелких честолюбий,

Не до славы,

Стоящей гроши!

От беды к беде,

От боя к бою,

От большого до большого дня

Нам легко

И нелегко с тобою,

Дорогая Родина моя!

* * *

Иду,

В молву стоустую

Свой добрый голос влив,

И под ногами чувствую

Шестую часть Земли.

Меня вперед ты выслала,

Чтоб песней жить помог,

Передо мной ты выстлала

Сто троп и сто дорог.

Свои моря глубокие,

Пруды светлей стекла,

Передо мной широкие

Ты реки пролила.

А в пору ту рассветную,

Чтоб радость сердце жгла,

Любовью первоцветною

Меня не обошла.

И в пору гроз губительных,

Грозивших жизни всей,

Ты мне дала решительных,

Испытанных друзей.

Лишь прикажи,

Что выстроить,

Какую песнь сложить.

Мне без тебя не выстоять,

Мне без тебя не жить.

Ты мне сама наградою,

Ты радость мне и грусть,

И верою и правдою

Служу тебе я, Русь.

* * *

Вождями,

Борцами,

Творцами,

Творивших основу основ,

Россия славна именами

Своих благородных сынов.

От самых

Далёких времён

Мы с гордостью их проносили.

Хоть много имён у России —

Россия

Превыше имён.

Весной

Во мне,

И почему — бог весть,

Когда весна еще в начале,

Есть что-то смутное и есть

Какой-то холодок печали.

Но мысли сердце обожгут

И боль сильнее обозначат…

Почудится, что где-то ждут

И, не дождавшись, тихо плачут.

Все, что любил,

Все, что хотел,

Коснется вдруг сердечных граней,

Как груз незавершенных дел

И неисполненных желаний.

И ничего

Не отложить,

Ни от чего

Не отрешиться.

Мне время это пережить —

Как будто заново родиться.

* * *

Я не испытывал давно

Такой тоски,

Такой тревоги,

Как будто жизни вижу дно,

Остатки вижу

Дней немногих.

В душе

Сплошная гололедь.

Тоску весеннюю почуяв,

Ни сочинять,

Ни пить,

Ни петь

И даже плакать

Не хочу я.

Что я?!

И звери по весне

Впадают в краткую унылость.

Былое умерло во мне,

А новое

Не народилось.

* * *

Грустно мне бывает и тревожно,

Кажется, что сил моих в обрез.

И когда мне станет слишком тошно,

Я иду в дремучий русский лес.

В тишине и сутеми лесной

Думаю о жизни под сосной.

Та сосна корява и стара,

Та сосна сурова и мудра,

Та сосна печальна и спокойна,

Тише струй в большой-большой реке,

Словно мать,

Меня ладонью хвойной

Осторожно гладит по щеке.

Руки приопустит мне на плечи

И ведет со мной такие речи:

«Будь, как я,

Не ставшая покорней

Оттого, что ветер ветви гнет.

Слушай!..

В жизнь пускай поглубже корни.

Как земля,

Она не подведет».

* * *

Я ночь люблю за то,

Что в тишине,

Когда другие спят,

В постелях нежась,

Все звуки дня,

Гудевшие во мне,

Приобретают чистоту

И свежесть.

Я ночь люблю

За темноту ее,

Когда ни звезд

И ни луны при этом.

Люблю ее за то,

Что в жажде света

Сильней горит

Сознание мое.

* * *

Что живешь,

Что в битвах не погас,

Жизнь свою

Сомненьями не мучай.

Люди умирают

Только раз,

Береги себя

На этот случай.

Так построй

Земную жизнь свою,

Так живи в ней

Помыслами всеми,

Чтобы в смерти

Встал ты вровень с теми,

Беззаветно павшими

В бою.

* * *

Если что случится —

Да хранись от зла! —

Уходя в больницу,

Сделай все дела.

Чтобы сердце грелось —

Нежность торопи.

Если не успелось —

Объяснись в любви.

Поступись в гордыне,

Снизойди до птиц:

Семечками дыни

Угости синиц.

Плюнь на все бумаги,

Пылью не тряси.

Сироте-собаке

Кости отнеси.

Выходя из дома,

Брось поклон земной

Всем, всему живому,

Бывшему с тобой.

Если жив останешься,

В этом не раскаешься.

Облака

Всё небо в ярком звёздном свете.

Хоть и богат его наряд,

Я равнодушен... Блёстки эти

Мне ничего не говорят.

Не поддаётся измеренью

Вся высота его, пока

Не заскользят угрюмой тенью

Предгрозовые облака.

Я светлым быть хотел.

В начале

Умел я сердце охранять,

Но жизнь без горя и печалей

Мне трудно было бы понять.

Судный день

Я сам себя судил,

И суд был очень строгим,

Перед тобой, народ,

Я провинился многим.

А начались грехи

Для молодых обычным:

Свой дар писать стихи

Считал я даром личным.

Второй мой тяжкий грех,

Прощавшийся другими:

Я думал, неуспех

Хулит мое лишь имя.

А недругов своих

Нападки злые встретив,

Я отступал от них —

И в этом грех мой третий.

Судьбу свою связав,

С народною судьбою,

Я не имею прав

Пренебрегать собою.

* * *

Он говорит

И страстно и глубоко,

Но странно видеть

Сытого пророка.

* * *

Тем, жалким,

Что не нам поют,

Тем, что с врагами

Втайне ладят,

Тем, что Россию предают,

За рубежом

Неплохо платят.

Узнав цену

Измен своих,

Слепцы,

Вы думали спесиво,

Что платят вам

За вас самих,

А вам платили

За Россию!

http://www.kemrsl.ru/documents/litmap/15/__FYODOROV_Materialyi.pdf Карпова Г. И. Василий Дмитриевич Фёдоров. К 100-летию со дня рождения поэта : историко-биографические и справочные материалы, статьи о творчестве : в помощь учителю и библиотекарю, 2017. – 186 с. 

https://www.litmir.me/br/?b=559310&p=1